Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж
Шрифт:
А вот Анна не удержалась, застонала, когда время пришло… жаль только, что все быстро закончилось. Толком и почувствовать-то ничего не успела. Знать, не до нее Тимофею. Верно, близехонько какая-нибудь беда.
– Что-то случилось?
– Не твое дело. Вон! – гость властно указал пальцем на дверь, и Анна не посмела ослушаться – посмела бы!!! – лишь обернулась на пороге, взглянув на блеснувший в золотом, внезапно прорвавшемся сквозь волоковое оконце лучике перстень с большим синим камнем.
Ничего не сказала, вышла поспешно, как и было приказано, и лишь на крыльце живо натянула одежку.
Анна…
– Обслужила?
В заросшую лопухами калитку вошла рыжеволосая женщина в рубахе из пестряди и красной, широкими складками, юбке. Пухленькая и миловидная, на первый взгляд, она выглядела куда привлекательней своей более юной напарницы-подруги… и то прекрасно знала.
«Ну и пусть себе знает, – неприязненно подумала Анна. – Зато господин выбрал меня, а не ее… хотя и ее, суку, тоже использовал…»
– Что ты там ворчишь-то, небось, ругаешься? – рыжая уперла руки в бока и засмеялась, вроде б и весело, но с неким затаенным презрением к своей худой и некрасивой – как она считала – подруге… точнее сказать – напарнице.
– Да что мне на тебя ругаться, Глафирушка? – Анна опустила глаза, дабы не выдать вспыхнувшей в них злости.
Знала, знала, зачем рыдая так рано с торга пришла – к Тимофею… Сейчас в избу войдет, корвища, начнет улыбаться, ластиться… Кошка драная! Хоть бы уж Ондрей поскорее пришел. Да ведь и должен бы уже, что-то задерживался… хотя…
Прислушавшись, светлоокая предостерегающе подняла палец.
– Кажись, идет кто-то по тайной тропе.
– Идет? – махнув юбкою, обернулась на крыльце Глафира. – Вот именно, что кажись! Я так ничего такого не слышу – ни шагов, ни свиста…
Тотчас же после ее слов в кустах, за лазом, в кустах вдруг послышался свист – негромкий, даже с ленцою, словно бы так, от нечего делать свистели.
– Ондрей!
Разом промолвили обе девы, свист-то был условный, на манер псалма.
Анна поспешно свистнула в ответ – мол, все в порядке, никого чужого на дворе нету, можно заходить свободно.
Ондрей и вошел – протиснулся через лаз, худощавый, белолицый, красивый… и вовсе почти без прыщей!
– Здорово, девки!
– И ты здрав будь, – улыбнулась светлоокая. – Гляжу, помогло мое снадобье? Прыщи-то почти совсем сошли.
– Сошли, – без особой благодарности буркнул гость. – Токмо снадобье твое уж больно вонючее. Тимофей в избе?
– Там. Но… пусть хоть поспит немножко.
– Я пойду.
Отпихнув дернувшуюся было наперерез – зачем? – девчонку, Ондрей распахнул дверь и, войдя в дом, бухнул на лавку котомку.
– Что у тебя там гремит-то? – послышался надменный голос. – Арбалет с собою таскаешь?
«Нерусь, нерусь! – с неожиданной нежностью подумала Анна. – Русский бы сказал – самострел…» Она и сама – нерусь, хоть родилась под Москвой, в деревне боярина Хватова. Совсем еще девчонкой опозорил ее боярин, потом продал смоленским купцам, а те – в немецкие земли, служанкой, за тридцать гульденов, хоть и стоили молодые рабыни почти пятьдесят золотых, а только цену такую никто не давал за тощую большеглазую девку. В убыток себе торганули купцы… ну, хоть натешились вдоволь.
От
Думала, не выживет тогда Анна, ну да ничего, оклемалась, словно кошка, да ненависть затаила ко всему миру – не молилась уже больше, забыла Господа, а, когда темной октябрьской ночью заявились к купцу трое дюжих парней с хмурыми лицами, да принялись пытать насчет денежек – живенько и показала незваным гостям место, где прятал хозяин заветный сундучок. Герр Шульц дернулся было… пришлось порешить всех, и светлоокая молодая служанка в том разбойникам ночным не помогала, но присутствовала… до сих пор очи от детской крови горят – трое детей у любекского купца было. С парнями этими невольница и ушла, а старшим у них Тимофей был… впрочем, тогда его Михаэлем звали, но то имя запрещено было упоминать, когда сюда, на русские земли, явилися… явилися неспроста – правда, Анна многого не знала, Тимофей ни во что ее не посвящал, как служанку использовал, да иногда – как наложницу… Но догадывалась светлоокая дева о многом, все ж дурой-то не была… в отличие от рыжей Глафиры.
– Я тебя сколько предупреждал, Ондрей?! Арбалет надо выкинуть! Бросить в Волхов.
– Да зачем бросать? Добрая вещь-то.
– А схватят?
– Да мало ли в городе самострелов? Ну… коли так хочешь – лады, выкину.
– Вот и славно! Ты, кстати, в Ладоге постоялый двор Ивана Кольцо знаешь?
– Слыхал…
– И это славненько! Теперь еще одно. Дверь прикрой-ка…
Ондрей послушно затворил дверь, уселся напротив старшого на лавку, вопросительно вскинул глаза – мол, что-то тайное сказать-приказать хочешь?
– С Карпом мы вовремя, – тихо промолвил Тимофей. – И со Степанкой.
– Девки тогда помогли добре! – прыщавый осклабился. – Ка-ак заголились – караульщики едва с башни не упали.
– Вот-вот, – покивав, главарь посмотрел прямо в глаза собеседнику. – Теперь вот и их время пришло… ты знаешь, о ком я.
– Что? – напрягся Ондрей. – Ты… баб, что ли, хочешь… того… А кто нам помогать будет?
Тимофей покачал головой:
– Теперь они не помощники – обуза. Усадебку эту не сегодня-завтра найдут, служилые работать умеют. Тем более, видели их обеих… те же стражники в детинце. Думаю, неплохо разглядели… и к Карпу обе девки захаживали… Так что выхода у нас нету, не с собой же их тащить?
– А мы что, уходим?
– Уходим, – главарь задумчиво потеребил белую, как лен, бородку. – С девами я давно решил, теперь другое важнее – что нанять до Ладоги? Телеги или лодки?
– Лучше телеги, – прищурился прыщавый тать. – Пусть дорога и хуже, зато, ежели что – можно хоть что-то в лесу спрятать. А лодкам с реки деваться некуда!
– Тоже верно… Надеюсь, Епифан там всех встретит.
– Епифане – парняга надежный, да и людищи его. Тем более обещано-то им немало!
– В том и соблазн. Так! – Тимофей поднялся на ноги и заглянул в подслеповатое, затянутое бычьим пузырем, оконце. – Давай, Ондрей… обеих. Да в колодец! Мало ли кто без нас на усадьбу заглянет… так чтоб не сразу шум подняли.