Вавилонские младенцы
Шрифт:
— Вот черт… — выдохнул он. — Черт меня побери.
Он очнулся на матрасе, застланном льняной простыней, под грудой индейских пледов. Его мозг начал постепенно усваивать информацию, поступающую из внешнего мира.
Над ним были алюминиевые балки, подлатанные черным ферритным винилом.
В полумраке листья лиан казались темно-зеленым лепным узором.
Рядом тихо гудела печка.
Напротив невозмутимо возвышались черная машина и ее монитор.
Над Торопом склонились Данцик и Даркандье. Черепаха Джонсон подключил к нейроматрице ноутбук, и на небольшом экране побежала вереница программных кодов.
— Вы в порядке? —
— Снимите шлем, — велел Даркандье.
Тороп медленно поднял руки и расстегнул шлем. Раздался тихий щелчок, он почувствовал, как присоски отлепляются от висков, затылка и лба. Он осторожно стянул с головы плотно прилегавшее к ней устройство, похожее на полупрозрачную сеть из пластика, металла и ПВХ. Толстая трубка с перетяжками, связывавшая «шлем» с одной из черных подставок для луковицеобразной машины, напоминала пуповину робота.
Тороп положил шлем на колени и долго разглядывал его, как будто в нем находились все данные, полученные в результате эксперимента. На самом деле почти так оно и было, объяснил ему Даркандье, водружая шлем ему на голову перед началом эксперимента:
— Это нейросквид. [148] Оптоволоконная связь соединяет его с центральным устройством, которое зафиксирует все подробности эксперимента… К сожалению, вы не шизофреник и даже не шаман. Поэтому мы не сможем установить эффективную коммуникационную линию между машиной и вами. Машина сумеет оказать вам лишь пассивную помощь, воздействуя на электромагнитную активность вашего мозга…
Тороп снова попал в материальный мир. Да, это действительно было возвращение, поскольку воспоминания наконец-то перестали изменять структуру реальности.
148
Сквид (от англ. SQUID, Superconducting Quantum Interference Device — сверхпроводящий квантовый интерферометр) — сверхчувствительный магнетометр, используется для измерения очень слабых магнитных полей.
— Вот черт… — вновь выдохнул Тороп, когда Даркадье аккуратно забрал у него черный «венец». — Черт меня побери…
— Вы это уже говорили, — заметил Данцик. — Ну и?..
Тороп одновременно осознал множество фактов. Наступил день. Вернее, раннее утро. Дождь перестал. И ему ужасно хочется пить.
— Для начала дайте мне стакан воды.
Залпом проглотив полбутылки минералки, он сел, прислонившись спиной к стене. Данцик сел на другом конце матраса, а Даркандье — напротив, на индейской подушке.
Тороп прокрутил в голове пленку с воспоминаниями. Они только-только улеглись в его памяти, которая, как ему казалось, зафиксировала несколько столетий.
— Я… Сначала был огненный круг. Мне не удалось его пересечь и…
— Это мы знаем, — перебил его Даркандье. — Нейроматрица открыла для вас проход.
— Да?.. Потом я очутился в мире вулканов, и мне пришлось пройти через каменные мостки над озерами льющейся лавы.
— Огненная Земля, — нетерпеливо буркнул Даркандье. — Классический синтез. Что дальше?
— Я… Настала ночь. Появились метеоры, огромные. Огненные шары, падающие где-то в районе горизонта.
— Прекрасно… ДНК принесла на Землю комета. Вы установили контакт первого уровня.
Тороп ничего не ответил. Он пытался собрать воедино свои воспоминания и ощущения.
Данцик
— У нейроматрицы есть все биохимические данные о том, что вы испытали, она сможет восстановить значительную часть ваших видений. Но только вы могли в ходе эксперимента добиться телепатической связи, благодаря объему вашей действующей остаточной памяти. Вы вступили с ней в контакт?
Тороп нахмурился.
— Не знаю, — ответил он нехотя.
— Что это значит?
— Я не уверен.
— Как это?
— Не знаю.
— Объясните, что произошло… Спокойно, не торопитесь.
За спиной Торопа Черепаха Джонсон, наполовину скрытый машиной и ее черными ящиками-подставками, бешено барабанил по клавиатуре ноутбука.
На экране нейроматрицы постепенно появилось какое-то изображение. Холмы, опустошенные бурей.
— Да, это оно, — произнес Тороп, указав на монитор. — Я пролетал над этим местом.
Даркандье разглядывал экран, на котором менялось изображение, дававшее представление о буйстве стихий.
— Через несколько лет мы сможем делать это в режиме реального времени. Только сначала нужно, чтобы машина перекачала все существующие данные в кремниевые ячейки памяти. Это ограничения чисто технологического порядка. Миллиарды нанопроцессоров связаны в нейронную сеть, а мы, черт возьми, по-прежнему обрабатываем…
Тороп сосредоточился на своих воспоминаниях:
— Да, я был… чем-то вроде птицы. Если верить моему субъективному чувству времени, я часами летал над этой местностью, над холмами и выкорчеванными деревьями, над руслами потоков, проложенными сквозь леса и забитыми грязью, над вышедшими из берегов реками. Затем… затем началась какая-то путаница. Небо стало светиться — очень ярко, чем-то вроде ультрафиолетовых лучей. Все было так, как будто смотришь в прибор ночного видения. Я увидел огромное дерево, лежащее между двух холмов. Чем ближе я приближался к нему, тем больше оно становилось, а в конце, не знаю как, оно сравнялось по высоте с пятидесятиэтажным небоскребом… да что я говорю, с грибовидным облаком от ядерного взрыва. Я подлетел вплотную и увидел, что это целая колония змей, а в живой, шевелящейся кроне находятся скелет и двое младенцев — кажется, близнецов.
— Пара сплетенных змей, — прошептал Даркандье.
— Скелет? — с тревогой воскликнул Данцик.
— Да. Скелет. Скелет какой-то женщины. Почему-то я тут же понял, что это Мари.
— Мари?
— Да, — мрачно подтвердил Тороп. — Мне жаль сообщать вам о дурных предзнаменованиях. Но это было всего лишь ощущение… Я не видел этого четко и ясно. Там был только ее скелет, двое младенцев и змеи. Они как-то связаны с вашим пресловутым Космическим Змеем?
— Без всякого сомнения, — произнес Даркандье. Он был очень серьезен и предельно сосредоточен. — Что случилось потом?
— Вспышка, и появился Сокол. Дерево накренилось, сраженное молнией, а младенцы превратились в волну света. В пару светящихся полос, поднявшихся в небеса.
— Браво. Очевидно, вы установили контакт высокого уровня. Что дальше?
— Сокол заговорил со мной.
— Сокол?
— Да. Я бы назвал его машиной. Что-то вроде металлического сокола, правда, он был не из металла, а изо льда. Птица сжимала в когтях пару молний. Она заговорила со мной на языке, которого я не знал. Ее слова превращались… в светящиеся формы, висевшие в воздухе.