Вайандоте, или Хижина на холме
Шрифт:
— Уверяю тебя, что с умыслом я никогда не обижал ее; если же это произошло как-нибудь незаметно для меня самого, то прошу теперь прощения у Мод.
— Тебе не в чем извиняться! — живо воскликнула Мод.
— Так почему же ты забыла о нем, моя крошка, тогда как мать и Белла сделали ему столько подарков?
— Обязательные подарки, дорогой папа, совсем не подарки, и я не люблю их делать.
Находя, что лучше прекратить этот разговор, Роберт уложил обратно все вещи. Мод готова была расплакаться. По
— Ты мне говорил, что у вас в полку новый командир, но не назвал его фамилию, вероятно, это мой старый товарищ Том Велингфорд; в прошлом году он писал мне, что надеется получить этот полк.
— Генерал Велингфорд получил один кавалерийский полк, а к нам назначили генерала Мередита.
Когда было произнесено имя генерала Мередита, никто, кроме Мод, не обратил на это внимания.
Мод оно напомнило о ее родителях, и ей захотелось расспросить брата об этом генерале, приходившемся ей дедушкой, но деликатность не позволила ей сделать это при Вилугби, заменивших ей родителей, и она отложила свои расспросы до более удобного случая. Роберту же это имя напоминало всегда о его милой названной сестре.
В это время Ник подошел к столу и с удивлением поглядывал на укрепления.
— Видишь, Ник, на старости лет я опять делаюсь солдатом. Как ты находишь наши работы?
— К чему они, капитан?
— Защищать нас, если краснокожим вздумается придти за нашими скальпами.
— Зачем скальпировать? Томагавк зарыт глубоко, его выроют не раньше десяти, двух, шести лет.
— Да, да, но когда представляется к тому случай, то красные джентльмены быстро вырывают его. Я думаю, ты знаешь, что в колониях волнение…
— Говорили вокруг Ника, — отвечал уклончиво индеец. — Ник не читает, не слушает, мало разговаривает, разговаривает только с ирландцем, но и то не понимает.
— Ник не очень красноречив, я это знаю, — сказал капитан, смеясь, — но он честный человек и всегда готов услужить.
— Плохой стрелок: целится в одно, попадает в другое. Капитан, дайте Нику четверть доллара!
— Ты мне отдашь его потом?
— Конечно! Ник честный человек, он держит свое слово.
— Я не думал, что ты такой исправный.
— Вождь тускароров всегда честный человек: что говорит, то и делает.
— Хорошо, старый дружище, я не откажусь получить долг назад, по крайней мере, я буду знать, что и в будущем могу служить тебе.
— Одолжи Нику доллар, завтра он отдаст.
Капитан не согласился дать ему больше четверти доллара, и Ник, оставшийся очень недовольным, сейчас же отошел к укреплениям.
— Вот, старый товарищ, — сказал майор, — я удивляюсь, что вы позволяете ему жить в «хижине». Теперь, когда началась война, его лучше удалить.
— Это легче сказать, чем сделать. Но ведь ты привел
— Я привел его потому, что он узнал меня, и было более благоразумным стать с ним в дружеские отношения. К тому же мне нужен был проводник, а никто лучше его не знает лесных тропинок. Но его все-таки надо остерегаться.
— Он все такой же, как был раньше. Если быть с ним осторожным, то он не опасен; к тому же он боится меня. Главная вина его в том, что он пьет ром здесь с Джеми и Миком, но я устранил и это, запретив мельнику продавать им его.
— Мне кажется, что вы оба несправедливы к Нику, — заметила мистрис Вилугби, — у него есть и очень хорошие качества. Помните, Гуг, когда Роберт был болен и доктора прописали ему некоторые травы, то Ник, вспомнив, что видел их за пятьдесят миль, пошел за ними, хотя мы даже и не просили его об этом.
— Это верно, но ведь у каждого есть и хорошие и дурные качества. Но вот он идет, не нужно, чтобы он знал, что речь шла о нем.
Ник, осмотрев новые укрепления, подошел к столу и, приняв важный вид, обратился к капитану:
— Ник — старый начальник; он часто присутствовал на военных советах, как и капитан, много знает; хочет знать новую войну.
— Это, Ник, семейная война; французы в ней не принимают участия.
— Как, англичане против англичан?
— А разве тускарора не поднимает никогда томагавка против тускароры?
— Тускарора убивает тускарору; но воин никогда не скальпирует женщин и детей своего племени.
— Надо признаться, Ник, ты очень логично рассуждаешь; ворон ворону глаз не выклюет, говорит пословица, и все-таки великий отец Англии поднял оружие против своих детей — американцев.
— Кто идет торной тропинкой, кто каменистой? Вы опять наденете мундир и пойдете за барабаном, как прежде?
— Нет, старый товарищ, в шестьдесят лет любят больше мир, чем войну, и я предпочитаю остаться дома.
— Зачем капитан строил укрепления?
— Потому что я намерен остаться здесь. Палисад остановит нападающих на нас.
— Но у вас нет ворот, — проворчал Ник. — Англичане, американцы, краснокожие, французы — все могут войти. Где есть женщины, там ворота должны быть заперты.
— Я уверена, Ник, что ты наш друг! — вскричала мистрис Вилугби. — Я помню, как ты принес траву для сына.
— Это верно, — ответил с достоинством Ник. — Ребенок почти умирал сегодня, а завтра играл и бегал. Ник его вылечил своими травами.
— Да, ты был доктором. А помнишь, когда у тебя была оспа?
Индеец так быстро обернулся к мистрис Вилугби, что та вздрогнула.
— Кто заразил Ника? Кто вылечил его? Вы помните?
— Я привила тебе оспу, Ник; и если бы я этого не сделала, то ты умер бы, как умирали у нас солдаты, у которых она не была привита.