Вчера

Зоин Олег

Мнение тружеников прилавка, само собой, сразу стало известным директору торга. Сопоставив все происшедшие неприятные события, Бочковский решил, что Серба знает больше, чем говорит. Это Михаила Петровича насторожило, и он начал прислушиваться к каждому Сенькиному слову, выискивая скрытый подтекст, тайный смысл, выполняя, иногда скрепя сердцем, нелицеприятные предложения Сербы. И считая себя человеком неглупым, всегда такой смысл находил. Про себя он решил, — такой человек очень опасен и страшно жалел, что пригрел его, соблазнившись его грамотностью и ввиду нехватки толковых заведующих магазинами.

На

самом деле Серба просто интуитивно догадался о махинациях Тихонова. И хотя с некоторых пор прикусил язык, но было уже поздно отгребать назад. А Бочковский решил избавиться от Семёна, при встречах, однако, разыгрывая из себя прежнего доброжелателя. К тому же его планы уничтожения Сербы с каждым днём становились всё более изощрёнными и коварными.

Грозовые тучи были ещё за горизонтом, Серба ещё не чувствовал опасности, но у начальника он был уже на самой жирной заметке, на вдумчивом ежедневном контроле…

Ну да об этом как–нибудь при случае. Вернемся же в «Театральный».

Яростно расправляясь с половинкой недоваренного старого петуха, названного в меню, невзирая на пенсионный возраст, цыплёнком, Бочковский с сатанинским удовольствием продумывал возможные варианты расквитаться с сомнительным Сербой. Людей умнее себя Михаил Петрович не любил, точнее, ненавидел, ибо считал их потенциальными конкурентами на тернистом руководительском пути.

Какое–то время ему удавалось, в обход многочисленных постановлений и решений партийных и советских органов, держать у кормушки неоднократно судимого за хищения социалистической собственности Тихонова, отстаивал его как незаменимого, без кого, мол, район очень даже просто останется и без овощей, и без фруктов. Но вот Тихонов засел, и стало на душе у Михаила Петровича тоскливо и паскудно, поскольку жалкие полторы сотни оклада никак не устраивали Бочковского, стремившегося не отстать от более удачливых дружков, имевших и дачи, и «Волги», и (не говорите вслух!) весёлых подруг–комсомолочек.

Семён и его шеф приканчивали уже и отбивные, когда подошёл Кузя и принёс–таки безнадёжно серые полтавские котлеты обалдевшей от голода чете, устало присел рядом с Михаилом Петровичем и Сенькой, придвинув свободное креслице от соседнего, заваленного объедками, стола. Начал по собственной инициативе выступать, разглагольствуя о невероятных охотничьих случаях, так как считал себя незаурядным охотником и рыболовом. Серба за весь вечер выпил всего рюмку коньяка, но не потому, что вообще не пил, а просто уже с год, после перепоя на гормолзаводе, где не пить было просто преступно, организм принципиально не принимал. Бочковский же истолковал Сенькино воздержание как плохой знак: «С чего бы это вроде нормальному мужику отказываться от крепко–выдержанного?»

Кузя, напротив, от предложенной Михаилом Петровичем рюмки не отказался, смачно выдохнул воздух и вдруг сорвался с места и рванул, отзываясь на чьи–то отчаянные призывы рукой. Одна из рыжих девиц, решительно тряхнув огненной гривой, встала из–за стола и, пьяно покачиваясь, пригласила Семёна на шейк. Он не стал ломаться и пару минут попрыгал с наглой девахой, вызывая ревность ленинградских специалистов. Оказалось, что чувиха знает Сербу в лицо, живёт на посёлке «Подстанция

ДД» неподалёку от магазина № 52 и часто его там видит при деле. Сама она осенью окончила среднюю школу, семнадцать лет и ещё нигде не работает («Не спешу…»). Часто проводит время в кабаке («О, скукотища какая!..»). Зовут Таня.

Сенька отвёл её на место, погрозив пальцем. Она кинематографично улыбнулась ему из–за стола.

— Дура же, стерва, — зло подумал Семён, — истаскаешься за год!

— Знакомая? — Поинтересовался Бочковский.

— А то как же, Танька, — сорвалась невинная ложь у Сербы.

— Отличный товар! — Причмокнул Михаил Петрович, цинично, по–мужски помигнув Семёну. — А я сразу просёк, что эта шлюшка — твоя, так сказать, шерами…

— Что за чушь мужик городит, — подумалось Сеньке, но опровергать не стал, крепко был пьян шеф, еле слова выговаривал.

Дурацкая, по мнению Сербы, привычка Бочковского говорить в неподходящие жизненные мгновения русско–украинским жаргоном — суржиком, проявилась по пьяни в полной мере. Довольно громко он стал наставлять Сербу:

— А тэпэр дывысь! Ты пойдёшь в новый магазин и будешь там двигать упэрэд торговлю, и сразу хвала тебе и почёт!..

После продолжительных прений стороны пришли к соглашению, что Серба завтра направится на Зелёный Яр и, посмотрев магазин, вечером сообщит Бочковскому, понятно лично, окончательное решение.

Кузя подсчитал. Нагуляли четырнадцать рублей, но Семён дал две десятки, так как пристально смотрели в его сторону ленинградские инженеры и не хотелось выглядить в их глазах мелочным.

Выбравшись из ресторана, тоскливо оглянулся. Оказалось, что довольно косенький Бочковский уже прощально машет ему рукой. И тотчас Михаил Петрович стал солидно втисываться в тесную для таких раскормленных граждан шустро подскочившую зеленоглазую «Волгу». Сенька тоже примеривался, как нырнуть на заднее сиденье, но затем, что–то вспомнив, попросил шофера подождать и бегом вернулся в «Театральный».

Подойдя к столику, где, блаженно потягивая шампанэ, кайфовала Танька с подругой, он взял её крепко за руку и, твёрдо глядя на подругу, негромко сказал:

— Закругляемся, хиляйте за мной!

Ни слова не говоря, девчёнки встали и как нашкодившие дети, виновато оглядываясь на ничего не понимающих залётных инженеров, пошли за Сербой. Один из приезжих попытался было кинуться вслед, но друг ему вовремя положил руку на плечо:

— Здесь провинция, старик, а в глубинке, милый, свои суровые законы, в сравнении с которыми законы джунглей — скучная политинформация…

Выведя Татьяну с подругой на улицу, Сенька затолкал их в такси, не обращая внимания на бормотанье полуотключившегося Бочковского и глухое перешептывание девчат, втихомолку обсуждавших, что их ждёт дальше, Серба скомандовал шофёру рулить через Жилмассив в посёлок «Подстанция ДД».

У своего магазина попросил девиц выметаться, предложив им завтра с утра прийти к нему на работу и спросить заведующего. Неожиданно освобождённые, уже смирившиеся с перспективочкой побывать в милиции или в каком приключении похуже, они мигом исчезли в круглогодичной темноте поселковых улиц.