Вдали

Диас Эрнан Эрнан

— Я собирался в Нью-Йорк. Ошибся кораблем. Потерял брата. С тех пор, — Хокан закончил фразу, показав на мир вокруг. — Я. Был. Я. Был.

В возникшем молчании, задумавшись над немногими словами Хокана и сдержанным отчаянием, что просочилось в тишину между ними, капитан нахмурился, тронутый горем своего гостя.

— Я должен уйти, — наконец сказал Хокан.

— Но вы только прибыли.

— Нет. Эта страна. Я должен уйти.

— Что ж, мистер Сёдерстрём, с этим я смогу помочь. Но не стану, если опять откажетесь от моего кларета.

Они

вошли в самое неказистое здание на ферме. Это оказался лишь предбанник с длинной лестницей вниз. С каждым шагом убывали и температура со светом. Коридор в конце лестницы привел их в обширный темный подвал — самое большое помещение, что видел Хокан. Здесь на деревянных подставках лежали бочки — аккуратными рядами, уходящими во тьму. Стены скрывались за бутылками с этикетками. Они сели за столом в углу. Капитан Альтенбаум откупорил одну бочку и большой пипеткой вытянул из нее черное содержимое, разлив его затем по двум бокалам на ножках.

— Значит, это ваш первый бокал вина.

Хокан кивнул.

— Для меня честь, что это будет мое вино и что наливаю его я. Надеюсь, вам понравится.

Они заглянули в бокалы. Черная жидкость блекла у поверхности до светло-алой. Хокан сделал глоточек. Язык тут же пересох и стал шершавым, как у кошки. На вкус вино было как незнакомые фрукты, соль, дерево и тепло.

— Что скажете?

Хокан кивнул.

— О, чудесно. Я рад.

Капитан взболтал вино в воронку, сунул нос в бокал, закрыл глаза и вдохнул полной грудью — и только потом сделал глоток, подержал во рту, подвигал, словно кусочек горячей еды, и проглотил. Затем открыл глаза, и лицо, расслабленное от удовольствия, наморщилось в задумчивом выражении.

— Сколько вы уже в Америке?

— Не знаю.

Хокан взглянул исподлобья на бочки и снова опустил глаза. Хотелось посмотреть на потолок. Но взгляд упал на руки, которые больше напоминали вещи, забытые кем-то на столе. Он убрал их на колени, с глаз долой. Теперь, попробовав вино, он чуял его приторное присутствие во всем подвале.

— Давно? — аккуратно вытягивал из него капитан.

— Почти всю жизнь. Я уехал мальчиком.

— Вы потеряли брата. У вас есть здесь другие родственники? Друзья?

Хокан покачал головой.

— Где в Америке вы жили?

— Не знаю.

— Не знаете?

— Я приплыл в Сан-Франциско. Был в Клэнгстоне. Два раза. Потом в другом городе. Но только на несколько дней. Все эти годы я ехал. Пустыня, горы, равнины. Не знаю, как они называются.

— Как жили? Кем работали?

— Я. Ехал на восток, чтобы искать брата. Не смог. Потом перестал.

Капитан снова покрутил бокал, принюхался, отпил.

— Неприятности?

Хокан кивнул.

Капитан кивнул.

— Что ж, что бы ни случилось, все наверняка осталось в далеком прошлом. Все-таки мы оба уже не молоды.

Оба посмотрели на стол.

— Теперь я произвожу вино. Лучшее в Америке. — Капитан Альтенбаум больше

обращался к вину в бокале, чем к Хокану. — Но раньше я торговал мехами. На них я все это и купил. На меха. — После паузы капитан поднял глаза. — Та лапка, что вы подарили Саре. Удивительно. Я видел ее только мельком, но заметил, что вы ее растягивали, чтобы продубить. Превосходная работа, между прочим. Кожа мягкая, но в то же время как живая. Интересно, как у вас получилось. Большая редкость. Потом набили ее и зашили. Жилами! Увидит лишь опытный глаз. Великолепно. Великолепная работа.

Хокан смотрел в стол.

— Я бы нашел вам работу с такими талантами. Тихую. Можете даже жить здесь, если хотите. Будем соседями.

Надеясь, что капитан смотрит в бокал, Хокан поднял взгляд, но, встретив добрые глаза, снова опустил.

— Позвольте взглянуть на ваши меха? — попросил капитан.

Хокан посмотрел на скатку рядом со стулом, но не сдвинулся с места.

— Прошу. Я заметил, как много шкур вы использовали. Очень необычно. Уж удовлетворите любопытство товарища по ремеслу. Прошу.

Хокан медленно встал со стула, присел, развязал пару кожаных ремешков, убрал из скатки жестяной ящик и другие вещи, а затем понемногу расправил шубу, расстался с сутулостью и распрямился в полный рост.

Капитан поднялся, не отрывая пальцев от стола, словно малейший контакт со знакомым предметом приковывал его к действительности, и уставился перед собой в изумлении. Его взгляд дрожал, пробегая по шубе и остановившись на лице Хокана.

Они стояли в молчании.

Наконец капитан Альтенбаум сел и налил себе еще. Бокал Хокана остался нетронутым после первого глотка.

— Вижу, вы многому научились за годы. Стали мастером. И столько животных. Отовсюду. Всех видов. Даже рептилии. — Короткая пауза. — И тот лев.

От того, что Хокан увидел в глазах капитана на последних словах, он скатал шубу и бросил взгляд на лестницу.

— Прошу, садитесь. Прошу.

Хокан нехотя опустился на край стула. Тянуло съежиться обратно в старческую позу, но он удержался.

— Это ваши инструменты?

Хокан кивнул.

— Позвольте?

Он подвинул ящик через стол, и капитан аккуратно, с большим уважением открыл его и оглядел, ничего не трогая.

— Невероятно. — Он помолчал, вернул ящик и выпил — на сей раз без церемоний. Вздохнул, и на время его словно заворожило пятно на столе, которое он ковырял ногтем. — У меня ребенок, — сказал он наконец. Голосом серьезным, но очень спокойным, даже ласковым.

Хокан поднялся.

— Погодите. Прошу. Что бы вы ни пережили. — Капитан не мог подобрать слов. — Что бы вы ни сделали, я вижу, что жизнь и без того обошлась с вами сурово. Я наслушался разных историй, но не знаю, в чем правда. Возможно, когда-то вы и были злодеем. Не знаю. Но сейчас я вижу перед собой уставшего старика, что скитался без передышки и должен закончить путь с миром.