Вдоль по лезвию слов (сборник)
Шрифт:
– Сдаюсь.
Впрочем, чаще всего они играли на равных. Счёт по победам стал теперь 15:9 (не считая шести ничьих) в пользу старика – более опытного шахматиста. Но молодой человек уже продумал свои действия в следующей партии и был уверен, что она приведёт к успеху.
Тридцать игр за три месяца. Однокурсники молодого человека удивлялись его странной дружбе с одиноким стариком, много лет без всякого партнёра игравшим в шахматы в Проспект-парке. А теперь партнёр появился. Парень играл со стариком каждые несколько дней, выигрывал и проигрывал и всякий раз не уставал поражаться удивительным «танковым» шахматам. Но на вопрос, кто искусно вырезал тридцать два
– На этот раз я, кажется, быстро справился, – удовлетворённо произнёс старик.
– Ну-у, – протянул парень, – не так уж и быстро. Мой рекорд вы не побили.
– Это была случайность!
И в самом деле, несколько игр назад парень вынудил соперника сдаться на четырнадцатом ходу. Старику на этот раз понадобилось восемнадцать.
– Ладно, – добавил старик, видя ехидную усмешку собеседника. – Как видишь, ты правильно выбрал игру, а не историю. По крайней мере, я так считаю.
Парень посмотрел на часы.
– У меня ещё полтора часа свободного времени. Можно и историю послушать.
Старик откинулся на спинку скамьи. Солнце едва пробивалось сквозь густую листву. Из-за соседства Бруклинского ботанического сада в Проспект-парк порой попадали весьма экзотические растения, нехарактерные для этой полосы. Прямо над головой молодого человека нависал зелёный лист такой толщины и площади, что, казалось, это растительный аналог Дамоклова меча – упадёт, и поминай как звали.
– Что ж, – продолжил старик. – История так история. Танки, да… Было время…
Казалось, он отвлёкся и забыл о том, что собирался начать рассказ. Но молодой человек не прерывал собеседника, опасаясь сбить того с мысли.
И старик заговорил.
Я родился в тысяча девятьсот сороковом году в Ганнисоне – это маленький городок в Колорадо. Меня угораздило попасть в поколение так называемой опоздавшей молодёжи: я хотел отправиться на войну, но войны не было, она давно окончилась, и нам, не сумевшим проявить себя на полях сражений, приходилось добиваться признания другими способами. Сорокалетние герои с суровыми небритыми лицами получали уважение и почёт, не говоря уже об отличной пенсии и преимуществах при поиске работы. А мы, сопляки, завидовали им, их шрамам, их опыту, и не понимали, что война – это в первую очередь страшно. Грязно, мерзко, никакой тебе санитарии, весь день в окопах, тяжело, даже облегчиться нет ни времени, ни места. Я рассказываю, точно и сам был там – но я не был. Я просто знаю.
Когда мне стукнуло шестнадцать, я купил машину. Потёртый «Меркьюри Таун-Седан» сорок седьмого года. Бегал он ещё неплохо, а после того, что я сотворил с его двигателем, и вовсе превратился в гоночную машину. В те годы постепенно набирал обороты чемпионат NASCAR, и моей мечтой было участие в одной из гонок. Это несложно: приезжаешь, заявляешься, платишь взнос, получаешь номер – и вперёд. В первой десятке вряд ли приедешь, но зато будешь потом рассказывать, мол, гонялся в одном пелотоне с Ли Петти или Баком Бейкером.
В пятьдесят восьмом эта мечта стала навязчивой идеей, потому что я встретил самого Рэда Байрона. Наверное, я единственный из всей толпы понял, что это он. Заводилой у нас тогда был Митчелл, красавец и не без деньжат, девчонки около него так и вились. Он ездил на новеньком «Шевроле Корветт» и побеждал во всех любительских гонках, в которых принимал участие. Только один раз
4
Об упомянутых событиях говорится в рассказе «Последняя гонка Рэда Байрона» из цикла «Легенды неизвестной Америки».
В общем, как я уже сказал, у меня машинка была старенькая, пусть и форсированная. Но проблема оказалась не в ней, а во мне. Механик я отличный, а вот гонщик из меня вышел – хуже некуда. Я не умел вовремя рискнуть, никогда не чувствовал точку торможения и частенько заканчивал заезды на обочине. Слава богу, без серьёзных аварий обошлось. В общем, я принял участие где-то в тридцати заездах на нашей Ганнисонской трассе, а затем бросил это дело.
А ещё у меня был друг. Звали его Джерри Голлуэй, и он был сыном владельца нашей местной мебельной фабрики. То есть богатеньким таким малым. Но, в отличие от Митчелла, Джерри никогда не зарывался. Машина у него была скромная, одевался он обычно, вёл себя как нормальный человек, в общем. Мы сдружились ещё в начальной школе. Точно помню, как познакомились: было нам лет по семь, я его ударил, у него пошла кровь из носу, моих родителей вызывали к учителю, в общем, весело. Так мы и дружили до пятьдесят восьмого.
Гонками он увлекался постольку поскольку. Пару раз выезжал на трассу, потому что всякий уважающий себя парень должен был выезжать, но не более того. А в пятьдесят восьмом уехал учиться в колледж в другой штат. Мы сердечно попрощались – как раз на следующий день после памятного проигрыша Митчелла. И всё, в течение нескольких лет не было от него ни слуху ни духу.
Я устроился работать на мебельную фабрику и через некоторое время стал начальником одного из цехов. Я не стремился сделать карьеру, просто работал как надо, и вот, пожалуйста. В шестьдесят третьем я женился на девушке Сэнди из соседнего городка, мы купили участок земли и начали строить дом. Жили временно у моих родителей. В общем, всё шло путём – пока не вернулся Джерри.
Это случилось в середине шестьдесят четвёртого года. Он приехал в город на шикарной тачке, новеньком кабриолете «Линкольн Континентал», причём купил он его не за папины деньги. Учиться он отправился без гроша в кармане, при этом часть денег, заплаченных отцом за колледж, отрабатывал и возвращал семье. И вот он появляется в Ганнисоне на белом «Линкольне». Естественно, местные девицы – все к нему. Но Джерри был не таков. Он сначала поехал домой, а на следующий день подкатил к дому моих родителей.
Сэнди была наслышана о Джерри. Я их представил друг другу, но по глазам товарища я видел, что он хочет поговорить со мной наедине.
«Покатаемся», – сказал он.
Я согласился, и мы сели в машину. Сэнди была немного обижена, но всё понимала. Старым друзьям нельзя мешать, если со времени их предыдущей встречи минуло шесть лет.
Некоторое время мы ехали молча, а потом Джерри спросил:
«Ты гонялся эти годы?»
«Нет. – Я покачал головой. – Ты же знаешь, это не моё».