Вдоль по памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства. Шрамы на памяти

Единак Евгений Николаевич

empty-line/>

Послесловие к главе

При написании главы я почти все время чувствовал, что меня начинает сносить на Солженицынский стиль и ритм повествования. Я же старался идти своей дорогой. Но делать это мне было довольно трудно. Солженицын мне постоянно мешал.

Я чувствовал, как за моей спиной стоит Великий Маэстро и следит за каждым моим знаком препинания.

Я не хочу себя ставить рядом и сравнивать с Александром Исаевичем. Мы как две несоизмеримые планеты: Огромный Юпитер и крошечный Меркурий. Так же, как и между планетами, далека и дистанция между нами.

Но я шел своим путем. Шел, думая о том, почему я не хочу идти уже проторенной дорогой? Кажется, я нашел ответ.

В своих "...кругах..." и других книгах А.И. Солженицын выписывал, вскрывал и выворачивал ненавистную ему систему. Она выступает четко очерченным горельефом на фоне людских судеб. Я же старался выписать лики и характеры маленьких и простых людей, попавших в мясорубку той же, но служащей мне фоном, системы.

Насколько мне это удалось, судить читателю.

Военно-романтическая трагедия

Мне исполнилось четырнадцать лет, когда, приехав домой на октябрьские праздники, Алеша, мой старший брат, объявил родителям о предстоящей женитьбе:

– С Жанной мы встречаемся около трех лет. Мы любим друг друга, и оба пришли к тому, что нам надо быть вместе. Родители Жанны выделяют нам комнату.

Свадьба в Черновцах была назначена на субботу тридцать первого декабря шестидесятого. Я был в тревожно-радостном ожидании этого дня. Жанну я знал по фотографиям. Она очень красивая. Я уже знал,что у нее есть младшая сестра Лариса, младше меня на год.

Но настоящим моим изумлением было то, что их отец, Воронков Иван Ефимович, был настоящим боевым офицером, подполковником. Потрясением, граничащим с шоком, явилось то, что будущий сват моих родителей служил в КГБ. Он был заместителем областного комитета госбезопасности по Черновицкой области. Родственников, ловивших вражеских шпионов, у меня ещё не было.

Сначала была небольшая студенческая свадьба в Черновицах, потом в воскресенье тридцатого апреля свадьбу, по "молдо-украинскому" обычаю, играли у нас дома, в Елизаветовке.

Большим моим разочарованием было то, что на свадьбу Иван Ефимович приехал не в форме подполковника с орденами и медалями, а в обычном сером костюме, как у моего отца. Он был довольно общительным, простым в обращении. Иван Ефимович охотно знакомился и подолгу беседовал с нашими родственниками и соседями, что вызывало во мне постоянную ревность.

Следующий приезд Ивана Ефимовича и Ольги Прокоповны - мамы Жанны, совпал с началом моих летних каникул. Я с гордостью сопровождал Ивана Ефимовича в путешествиях по селу, на тракторную бригаду и в колхозный гараж. Мы побывали с ним на озерах Одаи, на Куболте. В отличие от моих родителей Иван Ефимович с интересом выслушивал мои объяснения, истории, связанные с Одаей, Куболтой, каменоломнями и боросянской каплицей.

Побывали мы с ним, по его просьбе, на конюшне, где он с интересом прошел по длинному полу-темному помещению до огромной клети, в которой пытался гарцевать, грациозно перебирая ногами, легендарный жеребец Жираф. Поднимались на горб, где располагалась колхозная ферма. Я с гордостью демонстрировал Ивану Ефимовичу Милого - колхозного племенного быка весом

в целую тонну! А один раз, несмотря на протесты отца, Иван Ефимович одел спортивный костюм и пошел на колхозный виноградник. Наравне с простыми колхозниками целый день подвязывал отросшие виноградные побеги!

К вечеру он чаще сидел в саду на узкой скамеечке с вбитыми в землю деревянными кольями, и, положив книгу на некрашеный деревянный столик, надевал очки. Читал он очень внимательно с простым карандашом в руке, иногда делая пометки на полях страниц. Отрываясь от книги или газеты, сдвигал очки на лоб и подолгу смотрел поверх домов противоположной стороны улицы. Потом за шумным вздохом слышалось его негромкое, с лёгким кряхтением, протяжное:

– Да-а-а.

То, что он общался с нашей сельской родней, соседями на равных, к колхозному бригадиру и председателю колхоза Кривогузу относился с уважительным почтением, а также его работа на винограднике в колхозе сравняли в моей голове табели о рангах в рядах воевавших в прошлую войну. Меня непрерывно грыз червь неуёмного любопытства.

Это каким храбрым и удачливым бойцом надо быть, чтобы за четыре года войны пройти путь до подполковника? Мой отец званий не имел, да и воевал он только четыре месяца. А званий он не имел, наверняка, потому, что, как сам рассказывал, да и я сам в красноармейской книжке прочитал, что он закончил только два класса. Сначала я полагал, что четыре румынских класса приравнены к двум русским. Позже отец сам рассказал, что многие на переформировании в Муроме записались с образованием в два класса.

– Зачем?
– спросил я, крайне удивленный.

– Затем, что имеющих четырехклассное образование сразу же отбирали и направляли на курсы в сержантскую школу. А оттуда некоторых направляли в краткосрочные офицерские школы.

– Почему ты не записался? Ты мог быть офицером!
– возмутился я.

– У нас в учебном дивизионе был пожилой, в прошлом тяжело раненый, старшина. Он сказал, что командиры взводов и отделений поднимали людей в атаку и гибли первыми.

Это как рисковал собой Иван Ефимович, пока дослужился до подполковника! Чтобы лейтенант стал старшим, а потом капитаном, сколько раз надо ходить в атаку, какие подвиги надо совершить?

Однажды я задал ему, так донимавший меня, вопрос:

– Иван Ефимович! А у вас сколько классов образования?

За столом стало непривычно тихо. Отец сжал губы, опустил голову и медленно покрутил головой из стороны в сторону. Это означало крайнюю степень его неодобрения. Иван Ефимович долго молчал. Потом спокойно, чуть растягивая слова, промолвил:

– Любой специальности надо учиться долго и серьезно. Но лучше не на офицера. Хватит. Есть много нужных профессий, например врач, учитель, инженер...

Ольга Прокоповна, сама по образованию агроном-селекционер, тут-же вмешалась:

– Ты только в агрономы не иди, Женичка! Всю жизнь будешь ждать подходящей погоды. А подходящей, её никогда не бывает.

Как только начинало темнеть, мама с Ольгой Прокоповной в летней кухне начинали греметь тарелками. Звенели ложки и вилки. Отец включал переноску, женщины накрывали на стол. Я всегда старался сесть так, чтобы оказаться напротив Ивана Ефимовича. Родители, уловив моё стремление, всегда оставляли для меня место за столом напротив свата.