Вдова Его Величества

Демина Карина

Кайден держал женщину, которая льнула к нему и не боялась ни вида его, ни крови, ни твари, чью голову Кайден все еще сжимал, будто и вправду надеясь мертвым оскалом драугра отпугнуть туманных тварей. Он теперь слышал, как менялся мир. И шепот тумана перерастал в нечто большее. Теперь ему слышался шелест волн, что набегали на каменистый берег, одна за другой, одна за другой. Слышал, как вспарывают воду тяжелые весла, и проседает морская гладь под тяжестью костяных лодок. Они невелики, но их много, как раковин на старом меловом берегу.

Не

устоять.

— Что здесь все-таки происходит? — Змей смотрел, и выражение лица его было непонятно. То ли зависть, то ли сожаление.

— Я ошибся.

Кайден терпеть не мог признавать свои ошибки. И в ином любом случае предпочел бы, если не соврать, то всяко отмолчаться. Но хлопали на мертвом ветру обессилившие паруса, и призрачное море подбиралось все ближе и ближе.

— Это не болотники, — Кайден разжал руку, позволив голове упасть на пол, и та покатилась, пока не была остановлена ногой дракона. — Все много хуже… это фоморы.

— Их же не существует?

Его женщина не испугалась.

Она стояла рядом. Гладила его щеки, не столько стирая кровь, сколько создавая из нее узоры. И Кайден ощущал раскаленные пальцы ее.

— Если бы, — Джио носком сапога повернула голову. — Здоровая тварь…

— Кто они вообще? — тихо спросила Катарина.

— Дети богов. Как и мы. Только других богов. Богов другого мира. Говорят, когда-то наш был един, и все существовали вместе в любви и согласии, — Кайден криво усмехнулся. — Пока дочь Фома не отдала свое девичество сыну Урры, а тот, получив дар, предпочел другую. И была она простой смертной. Так началась война, которая и разделила мир. Дочь Фома поклялась, что не остановится до тех пор, пока в мире есть хотя бы капля крови той, другой, которая оскорбила ее самим своим существованием…

Кайден заставил себя разжать руки.

— И сказав Слово, она ушла, чтобы за гранью мира найти себе мужа из рода демонов. И от него родила множество детей, которых после и назвали фоморами.

— Это было давно, — Джио подошла к окну и застыла, прижавшись лбом к стеклу. — С тех пор мир переменился.

— А фоморы были побеждены, — согласился Змей.

Он стоял, скрестив руки на груди, глядя куда-то в сторону. Но и он не мог не слышать. Еще немного, и лодки коснуться земли. Вспашут ее костяным плугом. И тонкими крыльями поднимутся весла.

Всхлипнет вода под сапогами воинов.

— Где он ее нашел? — этот вопрос Змей обратил к той, которая знала больше, чем могла сказать. А Кайден, вспомнив вдруг кое о чем, вытащил обломок флейты. Он хотел отдать, но его невеста успела первой.

— Это то, что нужно, — сказала она и отступила, отошла, чтобы сесть у камина, в котором все еще горел огонь. Он, чувствуя близость воды, шипел и фырчал, выгибая рыжие спины, выпуская сонмы искр, но Катарина будто и не заметила.

Что она делает?

— В том храме, — Джио отступила от окна, чтобы забраться на стол.

— С чего все началось?

— С глупости, — ее глаза отливали желтизной, а кожа сделалась не просто

смуглой — бронзовой. — Однажды я услышала, как играет человек. Играет на простой тростниковой флейте, но песня его была столь пронзительной, что я не удержалась. Я ответила. И отвечала раз за разом. Он приходил каждый вечер, и мы играли. Потом разговаривали. Он рассказывал мне о войне и забытых берегах. Я о том, как плачут камни, когда обрушивается на них ледяной северный ветер. Он про людей, я про китов, что приходят к нашим берегам, год за годом повторяя древний путь. Он… о себе. И я тоже. Мы были молоды, и мне казалось, что уже этого хватит, чтобы обмануть судьбу и заставить мир прислушаться. Он ведь живой…

Катарина гладила камень, уговаривая его принять утраченную часть. Обломок, зажатый в кулачке ее, был теплым и живым, и на редкость правильным. Но сил не хватало.

Вновь не хватало сил.

Сети, сковывавшие Катарину, натянулись, и руны больно врезались в кожу, но она старалась не замечать этой боли. Не выходило.

Катарина закусила губу.

— …когда разгорелась весна, он предложил мне обменяться клятвами и дарами. Он поднес мне флейту из тростника…

Камень молчал.

Нельзя, чтобы он молчал…

— А я отдала свою. Тогда его еще не звали Словоплутом. Он дал мне свое имя, да только сперва передал его барану, которого посвятил единому богу. И когда слово нарушилось, это несчастное животное погибло в мучениях. А я оказалась заперта в этом теле.

И связана клятвой.

Катарине жаль. Если бы Катарина могла изменить хоть что-то… она и может, она пытается, просто ей не хватает сил. Взгляд вдруг упал на огонь, который аккурат присел, растянулся на обглоданных бревнах, будто приглашая погладить.

И Катарина решилась.

Она протянула руку, и огонь метнулся навстречу, вцепился в пальцы, пополз выше, впитываясь в руны, втягиваясь внутрь. Боль была такой, что Катарина ослепла. А из глаз брызнули слезы. На долю мгновенья появилось трусливое желание отступить, ведь это не она… она не виновата… она ни за что не отвечает.

— Он хотел золота. Он получил золото. Все мое… тогда я еще надеялась откупиться. Но золота оказалось недостаточно. Он пожелал в жены женщину, когда-то ему отказавшую. И купил ее. Он захотел власти…

Боль не уходила.

И не ослабевала. Катарина стиснула зубы. Ей нужна эта сила. И она возьмет то, что должно, ибо в ином случае она погибнет.

Все погибнут.

А так неправильно.

— …над людьми и не только. Он брал куски моей флейты, один за другим.

Кроме того, который сжимала в кулаке Катарина, надеясь, что хватит у нее выдержки расплавить этот кусок. И что сама она не сгорит до того, как вспыхнет камень.

— И речи его становились слаще хмельного меда. Не нашлось ни одного создания, которое бы устояло перед ним. Я знаю, что он ходил к Каменным холмам в надежде встретить кого-то из моих родичей. Но другие оказались умнее меня, да… — Джио вздохнула.