Вдова в январе. Романы

Колбергс Андрис Леонидович

Пройдя коридор, Арнис спустился вниз и резко рванул наружную дверь, открывающуюся внутрь. Он почти втянул на лестницу женщину в клетчатом платке, которая, видимо, прислонилась к ней. Он извинился и прошел по улице Метру сквозь очередь, которая скопилась к концу обеденного перерыва перед маленьким кафе, где можно купить булочки.

Машин действительно мало. Арнис даже не пытался сразу же найти их владельцев — это займет много времени и не все же здесь местные.

Он достал записную книжку и, обходя «Жигули» и «Волги», стал записывать номера. Так он прошел от одного угла до другого и захватил еще следующую улицу. Завтра в это же время придет и вычеркнет случайные

номера. И тогда останутся лишь постоянные. Через автоинспектора он узнает адреса владельцев, вечером за два часа объедет их, и, возможно, что-то удастся узнать. А почему не может повезти? Другие даже в лотерее выигрывают. О происшествии наверняка во всем районе сейчас говорят, так что время помнится. Может быть, и сейчас кто-то рассказывает: «Стреляли средь бела дня… А я как раз рядом работаю… Еще не нашли, даже на работу побаиваюсь ездить!»

На обратном пути Арнис увидел, как женская очередь ворвалась в кафе, и оттуда начинают выходить уже поодиночке с большими свертками. Выйдут, перейдут улицу — и в парикмахерскую…

И тут его осенило. Стрелявшему тоже вчера пришлось прорываться сквозь очередь в кафе! Нельзя выйти из парадного, чтобы не наткнуться на очередь.

Большинство любительниц булочек уже получили их, но у прилавка еще оставались три-четыре покупательницы и в дверь еще входили, так что Арнис решил не ждать. Он отозвал продавщицу в сторону и показал служебное удостоверение.

— Кто у вас обычно покупает?

— Кому нужны теплые, вкусные булочки, те и покупают. Я их не знаю.

— Никого?

— Ну, не то чтобы совсем… Вообще-то одни и те же… Поблизости… Парикмахерши приходят ко мне, а я к ним забегаю причесаться или маникюр сделать… Из галантереи… В лицо я всех продавщиц знаю и они меня. Там вон, за углом, сапожная мастерская, оттуда приемщица приходит… Таких булочек, как у нас, вы во всей Риге не найдете! Попробуйте — и не захотите ни взвешивать, ни в лабораторию отсылать!

— А вот сейчас в очереди стоят парикмахерши?

— Нет, эти из швейного цеха. У меня еще обеденный не кончился, а у них уже начинается, так что на улице топчутся. Они вон там напротив шьют. Спрашивайте быстрей, что надо, а то меня ждут…

Спустя десять минут Арнис был уже в комнате мастера, отделенной стеклянной перегородкой от цеха, широкого четырехугольного помещения, посередине которого тянулась конвейерная лента с низко висящими над нею лампами дневного света. По обе стороны ленты жужжали электрические швейные машины. Как обычно в швейном цехе, в синеватом свете ламп плавали серебристые, посверкивающие пылинки. Работницы, не поднимая головы, быстро хватали из проплывающих мимо пластмассовых ванночек выкроенную деталь и так же быстро клали обратно, как только была сделана нужная строчка.

И лишь у пуговичного автомата, точно петух среди кур, возился с отверткой механик — единственный мужчина в этом женском царстве, в белоснежной рубашке, с галстуком, в коричневом пиджаке.

— Как он был одет? — спросил Арнис.

Обе женщины пожали плечами. Наконец старшая осмелилась:

— Уж что одет, это точно, не голышом!

— Ну, попытайтесь вспомнить еще раз! В пальто? В куртке? В пиджаке?

— Ну, не особенно высокий и не особенно низкий, иначе мы бы его заметили. Мы у самой двери стояли, ему между нами пришлось проталкиваться. Шляпа такая, самая простая.

— Да-да… Шляпа, это я тоже заметила, — подхватила младшая, совсем еще девчонка.

— В руках у него что-нибудь было? — настаивал Арнис.

— Парусиновый чемодан. Верх и бока дерматиновые, с большими, блестящими…

— Хромированными, —

вставила младшая.

— С большими хромированными застежками, а бока парусиновые. В такую мелкую черно-красную клетку. Кажется, у нас «Сомдарис» такие делает, довольно часто на улице попадаются.

Больше о мужчине, который вышел из парадной рядом с кафе в третьем часу, Арнис ничего узнать не смог. Свидетельницы даже не назвали приблизительный его возраст, так как лица не разглядели.

Выйдя, мужчина повернул направо и спокойно удалился.

Человек с чемоданом, и как раз незадолго до трех! Сколько там на лестнице может быть квартир? Десять? Хорошо, пусть даже двенадцать! Хоть бы и пятнадцать! Это уж, конечно, придется зайти во все, выяснить, расспросить. Был у вас вчера гость? Во сколько ушел? Ах, около трех? Спасибо! Где живет? Есть у него спортивная сумка или чемодан?

Пока Карлис Валдер рассматривал женские фотографии — они уже были увеличены до размера открытки, — взгляд Бертулиса блуждал по комнате. В самом центре стоит большой цветной телевизор. Когда Бертулис входил, он был включен, да так и остался включенным, Валдер лишь убрал звук, чтобы не мешал разговаривать. Певицы, когда не слышно музыкального сопровождения, выглядят весьма импозантно со всеми их жестами и телодвижениями. На письменном столе, покрытом толстым зеленым картоном, инструменты Валдера: Бертулис оторвал его от работы. На самом видном месте стоит коробка с одинаковыми металлическими крючками — видимо, детали какой-то подвески или ожерелья. Картонная коробка с отшлифованными кусочками янтаря, наковаленка на круглом деревянном чурбачке, различной формы щипцы и пассатижи, чтобы выгибать мельхиоровые пластинки и дужки, мелкие винтики, комплект мелких сверлышек и зубоврачебная бормашина с мягким приводом. Все в определенном порядке, все под рукой.

В дальнем углу комнаты, частично отделенном четырехдверным темным полированным шкафом, застеленная кровать. Если не считать почетных грамот и дипломов над письменным столом — за выставлявшиеся работы или за успехи в футболе, — стены голые и комната какая-то нежилая.

Бертулис сидел на единственном стуле, Карлис в коляске. Он отъехал к широкому окну, где было много света, и раскладывал врученные ему фотографии на две кучки. Бертулис встал рядом с ним. За окном тянулась главная улица с ее кипучей жизнью, трамвайными звонками и фырчанием легковых машин, которое особенно раздражало, когда на перекрестке зажигался зеленый свет и стая машин с ревом устремлялась вперед.

— Порядок, — сказал Валдер. — Вот этих пятерых я видел. Астра, — он еще раз вгляделся в правильный овал лица с длиннющими ресницами, — эта приходила только фотографироваться. И эта маленькая тоже, но имени ее я не знаю. Заставляла Димду выходить из комнаты, когда переодевала платье или блузки для демонстрирования. Другие обычно говорят, чтобы не пялил глаза.

— Значит, вот с этими тремя были интимные отношения?

— Я не хотел бы их оговаривать… Это было бы бестактно с моей стороны…

— Нам же надо найти убийцу.

— Вы помните халат Димды? На крючке висит у печки. Мягкий такой, пушистый… Серый, с серебристой крапинкой. Кому-то из Аргентины прислали, и Рудольф перекупил за большие деньги. Потом хвастал, что такого даже у императора нет.

— Не помню. Я в осмотре комнаты почти не участвовал.

— А что я могу подумать, если я видел этих женщин на кухне или возле туалета одетыми только в этот халат? Димда ни одну из них не любил. Я его за это презирал и сейчас еще презираю.