Вдова живого мужа
Шрифт:
— Сказки? Достоверно известно, что великий Валтасар направил в сторону сель, который угрожал строительству Терема. А пограничный щит вокруг Аралхамада? Скоро двести лет, как он существует. Думаю, пройти сквозь него не под силу даже тебе. По крайней мере, до сих пор это не удавалось никому!
— Неужели Валтасар говорил, что я могу сдвинуть гору?
— Не говорил, — честно признался всемогущий. — Он просто утверждал, что Аралхамад погибнет. Но и великие могут ошибаться! Геолог говорил, что достаточно направленного взрыва, чтобы процесс пошел в нужную сторону. Но такой путь не для нас.
— Вы думаете, у меня нет другого выхода?
— Нет. Так же, как и у нас у всех. Ведь не надеешься же ты бежать? В таком случае хочу тебя огорчить. Пограничный щит я опустил навсегда. Или до тех пор, пока не исчезнет опасность сползания горы… Ты же не захочешь умереть… такая молодая?!
Наташа с ужасом смотрела на всемогущего.
— Впрочем, если тебе это окажется не под силу, я приготовлю все к тому, чтобы солнцепоклонники погибли достойно. Все без исключения получат самую легкую и приятную смерть, о которой можно только мечтать! Каторжники получат на ужин лучшее вино из наших погребов — я пожертвую для них целую бочку! Всего капля слез Арала, добавленная в вино, и рабы почувствуют себя свободными и счастливыми. Они умрут с улыбкой на устах.
По лицу мага зазмеилась улыбка садиста.
— Будет праздник и на верхнем этаже — охранники, мастеровые, слуги сядут за один стол, не ограниченные никакими запретами. Каждый из них сможет встретить смерть в объятиях любимого!
— Вы подумали обо всех.
— Это так. Никто не будет забыт! Последний день Помпеи превратится в пир во время чумы! — он хохотнул.
— Очень остроумно, — сухо заметила Наташа. — Теперь я могу идти?
— Торопишься. А я мог бы рассказать, какое великолепное празднество придумал я для посвященных и девушек Терема. Разве тебе не интересно? Ты ведь тоже будешь среди приглашенных. Вот только придется обойтись без Адониса. Слишком уж он к тебе привязался. Осмелился даже угрожать мне расправой в случае, если с тобой что-то случится… Да-а, я его понимаю: ты — великолепная женщина, есть в некоторых женщинах нечто, чему не обучишь. Хоть и по древнеиндийским трактатам… Иди!
Он взмахнул рукой, давая понять, что аудиенция окончена.
Наталья открыла дверь теперь уже своей комнаты и застыла: у стены, завернутая с руками и ногами в ковер, стояла и смотрела на неё Рада! Рот у неё был завязан шелковой косынкой, причем сбоку завязка заканчивалась кокетливым бантиком. Напротив запеленатой девушки сидел Алимгафар в принесенном откуда-то плетеном кресле-качалке и медленно раскачивался, задумчиво поглядывая на свою жертву. При виде вошедшей он ничуть не смутился, даже не приподнялся, а лишь чуть повернул голову и кивнул в знак приветствия. Если бы искры, летевшие из глаз Рады, вызывали огонь, от Алимгафара осталась бы лишь кучка пепла.
Сцена, представшая её глазам, была так нелепа и смешна, что Наташа против воли расхохоталась, вызвав очередную порцию искр из глаз юной цыганки.
— Перестань, Алька, — подавив смех, сказала Наташа. — Ей-богу, не время шутки шутить!
— Какие
— Рада, — подошла Наташа к живому свертку, — ты же не хочешь остаться в этом подземелье навек?
Девушка отрицательно покачала головой.
— Мы тебя сейчас развяжем. Обещаешь вести себя спокойно и молча выслушать то, что я скажу?
Рада согласно кивнула.
ГЛАВА 23
Катерина едва дождалась следующего утра. Всю ночь ей снились кошмары шевелились в жутких штабелях мертвецы, а сцена опознания трупа, которую она перенесла почти в полубреду, в ночном сне превратилась в фарс: мертвый незнакомец оживал, сползал со стола и, кривляясь, говорил:
— Я — твой муж! Я — твой муж!
Бедная женщина проснулась в холодном поту и выпила двойную дозу валерьянки, чтобы хоть как-то успокоиться. Ей вспомнились слова лейтенанта: "Труп вы сможете забрать завтра".
Иными словами, сегодня — за окном уже брезжил рассвет. Что делать?! Если бы отец не пришел в седьмом часу утра, она и вовсе сошла бы с ума, пытаясь в одиночестве осмыслить случившееся.
Первенцев не стал звонить в дверь, а только осторожно постучал, но Катерина дрожащими руками уже открывала ключом замок, чтобы, плача, упасть ему на грудь.
— Папа!
Она так дрожала, судорожно обнимая его, что Аристарх Викторович всерьез перепугался: не случилось ли чего непоправимого? Он гладил её по спине и торопясь рассказывал, как беспокойство за дочь не давало ему спать, и в конце концов он решил разбудить её, чтобы не метаться в неизвестности по квартире. Евдокия Петровна понарассказывала ему, что Катерину Остаповну забирали в ОГПУ и вернулась она сама не своя, лица не было! Отослала её, Евдокию, не согласившись на предложение последней остаться с ней и переночевать: мало ли что.
— Все! Хватит! — решительно заявил Первенцев, отстраняя дочь от себя. — Рассказывай по порядку, а потом уж будем решать, как да что.
Он прошел за Катериной в кухню — так получалось, что все серьезные разговоры в последнее время они вели именно здесь.
— Сегодня, как видно, самовар мне не положен? — пошутил он.
Но Катерина, всплеснув руками, засуетилась, в привычном занятии сразу придя в себя, чего Первенцев и добивался. В ожидании, пока самовар закипит, она присела у стола, но не в состоянии выстроить сейчас более-менее гладкую речь, просто выпалила то, что вертелось на языке:
— Ой, папа, голова идет кругом. В ОГПУ думают, что Дмитрия убили.
— То есть как это — думают? — не понял он.
— Меня вчера в морг возили, на опознание. Нашли труп. В мундире Дмитрия, с его документами, а я смотрю — не он, какой-то чужой человек!
— И ты сказала, что это — не он?
— В чем все и дело — не сказала! Я подумала: зачем-то же Дмитрию понадобилось обставлять чужую смерть как свою. Может, этим он не только свой побег, а и нашу с Пашкой жизнь прикрывает?
— Так-так, — Первенцев забарабанил пальцами по столу. — Похоже, ты сделала правильно.