Вечер, полный сюрпризов
Шрифт:
Роб опустил тарелку, небрежно вытащил телефон, проверил звонки. С щелчком закрыл крышку.
– Интересное пирожное. Но мне надо идти встречать милую даму. Я вас еще найду. – Он улыбнулся Лотти, подмигнул и добавил: – Можете спорить по этому поводу.
Найду вас? Конечно, найдет.
Его сводный брат Шон по уши влюблен в ее лучшую подругу и бизнес-партнера Ди, и, если она правильно понимает, скоро состоится помолвка, а свадьба намечается на конец года. И рядом с Шоном будет его лучший друг Роб.
Она собиралась терпеть Роба ради Ди. А теперь? Он пытается флиртовать
А кто эта милая дама? Какая-нибудь знаменитость? Или эта его супермодель, о которой рассказывала Ди.
Лотти непринужденно повернула голову и увидела Роба. Он спешил к высокой элегантной и очень стройной пожилой женщине, которая входила в двери галереи. Она подняла руку в приветственном жесте. Как только она заметила Роба, громко вскрикнула, потянулась к нему, тепло и нежно обняла. Лотти догадалась, что они дороги друг другу. Он казался совершенно счастливым, взял ее под руку и повел в зал, освещая путь ослепительной улыбкой, которую следовало бы запатентовать в какой-нибудь энергетической компании. Когда они подошли ближе, Лотти поняла, что смотрит на саму Адель Форрестер. Узнала характерные скулы и профиль, которые видела на постерах и в каталоге выставки, который делал ее друг Йен.
Адель была мила, счастлива, смеялась и получала удовольствие от происходящего.
Ну вот еще одна иллюзия лопнула. Прощай, измученная художница, написавшая чудесный пейзаж с женщиной на берегу, высматривавшей свой последний шанс. Она явно в ударе в данный момент. Звезда шоу. Роб Бересфорд сопровождал ее, и они оба прекрасно проводили время.
Роб Бересфорд и Адель Форрестер.
Этот вечер явно полон сюрпризов. Неудивительно, что он эксперт по работам художницы, раз они такие большие друзья. Не любовники. Это видно. Нет. Никакой неловкости первого прикосновения. Они, казалось, очень близки друг другу, почти как лучшие друзья или семья.
Любопытно. Она не ожидала этого. Наверное, можно позвонить Ди и спросить, не говорил ли Шон о том, что Роб знает Адель Форрестер.
Владелец галереи и несколько гостей направились пожать руку Адель, улыбаясь, окружили ее, стремясь привлечь внимание. Лотти пыталась заглянуть за их головы, но напрасно, Адель окружили плотно.
Один из студентов-официантов вышел из кухни, неся поднос с горячими канапе, только что вынутыми из печи.
Шоу началось!
Он знал, что так и будет. Хуже того, это его собственная ошибка. Не следовало оставлять мать в отеле одну с шампанским, которое прислали из галереи, и несколькими упаковками лекарств.
Он отвлекся на милую блондинку, которая не оправдала его ожиданий. А теперь милейшая матушка парила в алкогольных парах. Она будто летала над головами гостей, время от времени опускаясь на землю, чтобы поддержать вежливую и довольно связную беседу с теми, кто мог сделать ее жизнь несчастной, если она сорвется. Он должен ее спасти. Иного пути нет. Самая важная выставка в карьере, а она описывает свой стиль художественному критику из самой крупной газеты Лондона как стиль калифорнийского дождя.
Проблема в том, что она обожала говорить о своем искусстве. Это был ее мир, и она удивительная. Не хватать же ее под руки и не тащить домой, это не только унизительно, но и трудновыполнимо. Не сработает.
Он включил
– Лимонные бисквиты! О, как вы догадались. Самые мои любимые. Вы просто гений, а я даже не знаю вашего имени. Как неловко. Мой сын никогда не готовит лимонных бисквитов, как бы я ни просила.
Лотти улыбнулась и положила на тарелку три пирожных сразу:
– Лотти Роузмаунт. Мне сказали, что ваш агент сделал специальный заказ, мисс Форрестер.
– Вот еще одна причина моей любви к Салли. И пожалуйста, называйте меня Адель.
Художница полезла в сумку и вытащила красивый вышитый носовой платок, уже мокрый. Вытерла глаза, несколько раз поморгала.
– Поверите ли? Я ждала эту выставку восемь лет, а накануне простыла. Мне уже лучше, но голова болит! Словно ее набили ватой. Извините, дорогая. Пора принять таблетки от простуды, которую я подхватила утром. Они просто поставили меня на ноги.
Адель бросила таблетку в рот и запила огромным глотком шампанского, вытерла губы.
– Очень вкусно.
Лотти быстро взглянула на коробочку от лекарств, которую та оставила на столе:
– Э, Адель, таблетки. Вы уверены, что их можно принимать в таком количестве, да еще с алкоголем?
– Один раз в день? Да? Так они быстрее подействуют. – Адель положила руку с прекрасным маникюром на руку Лотти и сжала ее. – И поддержат меня в течение всего вечера, дорогуша. Я готова рискнуть. Я так долго ждала этого вечера и не хочу пропустить ни одного мгновения.
Она заулыбалась, осветив всю комнату:
– А… Это мой сын. И положите мне еще этих симпатичных кусочков. Пока он не утащил меня и не напомнил, что пора ложиться спать.
Адель с совершенно немыслимой гримасой подмигнула и быстро захлопала ресницами.
– Девушка всегда может позволить себе лишний кусок пиццы. Не так ли? А, Роб. Как всегда вовремя. Помоги своей старенькой мамочке, подержи бокал, пока я буду пробовать пирожные, хорошо, детка? Они так замечательно выглядят.
Лотти вздохнула и перевела взгляд с рук Адели на лицо Роба, мужчину, который сидел с ней на скамейке, слушал ее детский лепет по поводу картин и ничем не выдал своего близкого знакомства с Адель Форрестер. Эта милая женщина явно удивительно талантлива.
И доводится ему матерью.
Ну как назвать такого человека, как Роб? Уж конечно, не деткой.
И он еще обвинял ее в нечестности!
О, Адель. Где все пошло не так?
Змей-искуситель ждал, когда Адель заговорит с Йеном и пойдет к зоне обслуживания.
– Чарли… я имел в виду Лотти. Хорошо, что вы еще здесь. – Роб огляделся и перешел на шепот: – Мне нужен черный ход из галереи, и быстрее. Говорите, где он?
Он забарабанил пальцами по столу, весь его вид просто кричал о нетерпении и беспокойстве. Лотти посмотрела через его плечо на группу хихикающих журналисток в строгих черных костюмах, те, наклонившись, рассматривали фото на своих мобильных телефонах и бросали вполне определенные взгляды в его сторону, поправляли прически и обновляли слой блеска на губах, что, казалось, беспокоило их больше всего.