Вечер в переулке Грез

Дейн Люси

Студия Доррис «Бэкинсейл-рум-кондишн» находилась отнюдь не в центре Лондона, скорее даже на окраине, правда в живописном районе, за которым среди местных жителей закрепилось название Аббатский лес. За последними коттеджами действительно начинался тянущийся вдоль берегов Темзы лес. В нем попадались вековые деревья, росшие, наверное, еще с тех времен, когда на водившуюся здесь живность охотились с луком и стрелами.

Так вот, несмотря на удаленность от центра, студия «Бэкинсейл-рум-кондишн» являлась едва ли не наиболее посещаемым местом в округе. Причем перед ней останавливались почти исключительно дорогие автомобили,

что конечно же свидетельствовало не только о достатке их владельцев, но также о статусе заведения.

И все благодаря Доррис. В те благодатные деньки она блистала оригинальными идеями. По ее проектам были оформлены апартаменты богатейших людей Англии, нередко знатных фамилий. И, разумеется, все это способствовало росту доходов самой Доррис.

Мерси с юных лет присматривалась к бизнесу матери и даже помогала чем могла, в частности выполняла мелкие поручения, скажем подчищала «грязь» на компьютерном макете чьей-нибудь гостиной, спальни или холла. Когда же Мерси повзрослела, окончила колледж, Доррис начала всерьез учить дочь профессии. Через год она приняла первый в жизни заказ – на оформление дорогого и элегантного косметического салона.

Разумеется, не будь она дочерью Доррис Бэкинсейл, никто не решился бы предложить ей выполнить подобную работу, но в данном случае гарантировалась подстраховка со стороны главного специалиста – матери, – что сводило потенциальный риск к минимуму.

Но помощи не потребовалось. К девятнадцати годам Мерси не только постигла тонкости дизайнерской профессии, но и успела выработать собственный стиль, что не осталось незамеченным. Так и к ней – в очень раннем по всем меркам возрасте – пришел успех. Тот проект она разработала безупречно, заказчики остались довольны, и вскоре в определенных кругах потянулся слушок, что дочь Доррис Бэкинсейл способна выдавать идеи не хуже матери.

К Мерси потянулись заказы, она стала много работать, одновременно развиваясь как художник, и у нее, что называется, появилось собственное имя. Когда заработки Мерси почти сравнялись с доходами Доррис, та сделала ее своим официальным партнером по бизнесу…

Устроившись за рабочим столом, Мерси включила компьютер и, пока он загружался, вынула из бумажного пакета первую слойку – с ветчиной.

Хорошее было время, проплыло в ее голове. Мы с матерью года три так славно работали вместе. А потом…

Она вновь невольно вздохнула.

Потом отец Мерси, Эзра Бэкинсейл, этнограф, профессор Лондонского университета – до того словно находившийся в тени успехов жены и дочери, – вдруг проявил себя очень ярко и с совершенно неожиданной стороны.

Мерси прекрасно помнила, как все это началось. Вернее, как пришло в их семью.

Когда Эзра Бэкинсейл вернулся с островов Центральной Полинезии, где он находился в очередной этнографической экспедиции, Мерси зашла к нему в кабинет и случайно увидела на письменном столе какие-то красочные снимки. Один сразу привлек ее внимание. На нем была изображена хорошенькая аборигенка с обтянутыми куском пестрой ткани стройными бедрами. На этом одежда заканчивалась, полная красивая грудь девушки была обнажена. В руке она держала плетеную из лозы корзинку, из которой высовывался длинный французский батон. Кроме того, Мерси различила нечто, больше всего напоминавшее сверкающие упаковки чипсов или чего-то в этом роде. Набор продуктов плохо сочетался с экзотическим

видом улыбчивой красотки. Мерси прыснула, представив, как та в подобном виде входит в местный супермаркет и делает покупки в обществе других таких же полуобнаженных красавиц.

А что, супермаркеты на островах есть? – хотела было спросить Мерси у отца, но вовремя остановилась, заметив, с какой сосредоточенностью тот углубился в какие-то бумаги.

Через мгновение она и вовсе забыла о своем вопросе, потому что увидела следующую фотографию. На ней вместе с улыбчивой островитянкой был изображен не кто иной, как Эзра Бэкинсейл!

На сей раз бедра девушки обтягивала ткань другого рисунка, однако одежда по-прежнему ограничивалась лишь этим пестрым лоскутом. Грудь оставалась обнаженной – по-видимому, в тех краях подобное считалось нормой.

Но не это удивило Мерси – суть местных привычек она успела отчасти постичь, еще разглядывая первый снимок, – а тот факт, что ее отец обвивал рукой талию прелестной аборигенки. И даже не столько сам жест, сколько сквозящая в нем привычность.

До того момента Мерси не приходилось видеть отца обнимающим какую-либо иную женщину, кроме Доррис, своей жены. А тут сразу такое! Не просто объятия, а довольно интимные, особенно учитывая полуобнаженный вид девушки.

Едва ли не впервые в жизни Мерси взглянула на отца как на мужчину, и этот новый образ поразил ее – как часто бывает с детьми, пусть даже вышедшими из юного возраста. Ребенку трудно представить родителей в каком-то ином качестве, кроме как именно мамы и папы.

– Дай сюда! – внезапно раздался непривычно раздраженный, заставивший Мерси вздрогнуть окрик отца. – Где ты это нашла?

– Здесь, среди других фотографий, – пролепетала она, механически протягивая ему снимки.

Он почти выхватил их из ее руки и бросил в стол, тут же закрыв его на ключ.

– Говори, зачем пришла, и ступай, не мешай мне работать!

Мерси захлопала ресницами. Отец еще никогда не говорил с ней подобным тоном.

– Ну? – мрачно и ожидающе произнес тот. – Что тебе понадобилось в моем кабинете?

У Мерси от обиды и волнения сжалось горло. Так что, если бы она даже вспомнила, зачем зашла к отцу, ей не удалось бы выдавить ни слова. Качнув головой, она выбежала из комнаты.

Матери Мерси тогда ничего не сказала. Во-первых, потому что была ошеломлена, во-вторых, понимала, что Доррис не обрадуется, узнав о маленьком происшествии в кабинете Эзры. А в-третьих, это было их дело.

Пусть сами разбираются, решила она тогда, детям лучше не вмешиваться в отношения родителей.

3

К сожалению, ее тактичность ничему не помогла. Спустя месяца два среди знакомых распространилась молва, что Доррис оставил муж. Якобы Эзра Бэкинсейл все бросил, уехал на какой-то экзотический остров в тропиках, где женщины до сих пор ходят с открытой грудью, сошелся с местной жительницей – из аборигенов, добавлялось многозначительно, – живет чуть ли не в хижине и так далее и тому подобное.

Когда вызванный необычной новостью ажиотаж немного утих, многие из тех, кому данная тема была интересна, пришли к выводу, что в общем и целом удивляться не приходится: профессор этнографии Эзра Бэкинсейл всегда был чудаковат. Но бедняжка Доррис конечно же не заслуживает подобного обращения.