Вечерние волки
Шрифт:
– Кто из наших… ну, на звонки не отвечает? – испуганным шепотом спросила Лиля.
Тобольцев глянул на нее в некотором замешательстве, но ответил твердо, как редко когда с ней прежде говорил:
– Не хочу называть их имена, прости, Лиль. Скоро все это пройдет, и они снова будут в порядке.
– Но в официальную версию с отравлением ты не веришь? – уточнил Ника.
– Да ну, чушь все это, внимание отвлекают.
В это время к нам вернулся листок с записанными по группам именами. Володя твердым округлым почерком вписал туда и нашу группку, потом снова поднялся на возвышение
– Так, разбирайте бинты, перекись, а вот тут свистки, это на случай, если нужно привлечь к себе внимание. Хотя я еще заметил, что неадекваты пугаются резких звуков. Другие группы, если слышат сигнал, тут же несутся на помощь. Ленту девочки сейчас нарежут, вяжем на рукава, чтобы своего видеть издалека. И нас чтобы видели. Мой телефон все знаете, будем постоянно на связи. Ну, давайте, ребята!
Институтский народ начал расползаться – правда, очень медленно, как будто теперь они не до конца верили, что подписались на такое. Последние две тройки Володя прямо до двери провожал, поддерживая и вдохновляя. Когда вернулся к нам, Ника спросил почти весело:
– Ну, вожак, а нас с собой куда отправишь? Ты не назвал место, наверное, что-то особенное заготовил.
– Точно, – бодрым голосом согласился Володя, хотя я заметила усталость в глубине его глаз. – У нас группа большая, остальные все на двойки и тройки поделились. Так что, думаю, сможем взять на себя парк и лесопарковую зону отчасти. Конечно, туда нормальный человек в такой ситуации не сунется, но вдруг. Ну, готовы?
Не могу сказать, что его фраза насчет нормального человека меня сильно вдохновила, но отступать-то было поздно. Мы дружно выразили готовность выдвигаться на дело.
До парка добрались за десять минут и еще за час прошли его пару раз вдоль и поперек. Всегда такие оживленные парковые аллеи непривычно пустовали, не сунулись сюда и те компании, что беспредельничали сейчас на улицах города. Наверно, причиной был холодный мелкий дождь, бьющий в лица мириадами мелких иголок. А в спасенных у нас за все это время числилась только одна утка. Наши парковые утки, раздобревшие и ленивые, давно привыкли к массам туристов и жителей города, желающих непременно накормить их до отвала, потеряли осторожность и спокойно выходили на берег к людям. Так что даже эта птица, которую тащил за лапы рыхлый мужик с лицом, лишенным всякого выражения, явно не сознавала всей степени своей беды, а только вяло открякивалась.
Вначале наши парни вступили в переговоры с мужиком, но он ни на что не реагировал, лишь скалился и косил глазами, прикидывая, как проскочить мимо нас. Тогда Тобольцев, зайдя за его спину, применил шейный захват и аккуратно уложил горе-охотника на влажную траву, а Ника осторожненько освободил птицу и отнес к пруду. Вернулся, морщась и растирая пальцы.
– Следы благодарственного поцелуя? – ухмыльнулся наш староста, успевший спровадить мужика.
– Типа того. Кажется, дичь осталась
Нас с Лилей, продрогших и голодных, этот вопрос тоже крайне волновал, просто не хотелось спрашивать первыми. Володя окинул нас понимающим взглядом:
– Хорошо, сейчас только осмотрим подступы к парку со стороны заповедника, а потом выйдем в город, поужинаем где-нибудь.
И повернул в дальнюю часть парка. Тут уж не выдержала Лиля:
– Володечка, ну посуди сам, кто туда потащится в дождь, да к тому же когда в городе неспокойно. Даже уток там нет, так что зря прошляемся. А вот в каком-нибудь кафе наша помощь может очень даже пригодиться…
– Хитрая ты, Лилька, – одобрительно усмехнулся Тобольцев, с затаенной тоской косясь на объект своего воздыхания. – Скоро будем в кафешке, обещаю. Только я хочу сперва дойти до бывшего монастыря и там все проверить.
– Что?! – ахнула я, хватаясь за ствол березки, чтобы не рухнуть. – В Волчий монастырь? Ни за что! Зачем?
– Ну, сейчас там как раз вечерняя служба кончается, если есть народ, то мы сможем проводить их через лес и сами выйдем в город, – обстоятельно пояснил мне староста. – Конечно, в распутицу туда мало кто ходит, но когда странные дела творятся, люди могли и проникнуться.
– Какой народ, какая служба, Володя?! Там же одни развалины! Никто нормальный туда не сунется даже в самый ясный день!
Ника с неподобающей смелостью похлопал меня по плечу:
– Эй, Саввушка, знай и люби свой город! Монастырь давно уж восстановили, монахи там пока не живут, а вот церковь действует.
Хоть я и была в полном ауте, но руку его сбросила, нечего вольничать. И сказала:
– Если все же собираетесь туда, то просто прикончите меня сразу. Или я вас здесь у прудика подожду.
– Но здесь же небезопасно! – Володя, кажется, принимал мой блеф за чистую монету, наивный.
– Не важно, пусть лучше меня схватят, как ту утку!
Тобольцев смотрел на меня растерянным взглядом, удивленно хмурился. Впервые мне удалось так надолго задержать его внимание на своей персоне.
– Просто Володя у нас приезжий и не знает местный фольклор так хорошо, как мы с тобой, – вмешалась моя подруга.
– А откуда ты? – впервые я так осмелела, чтобы задавать вопросы своему кумиру.
– Раньше в Пскове жил…
– Ну, это многое объясняет. Может, у вас там, в Пскове, как и везде, рассказывают страшилки о черной руке и красном рояле, а в нашем городе все самые жуткие истории – о нем, о Волчьем!
– Ого, просветишь? – встрял Ника. – Я, кстати, тоже не местный.
Я его проигнорировала, потому что упрямо удерживала взгляд широко распахнутых любопытных глаз Тобольцева. Кажется, есть зрительный контакт. Не разрывая его, я медленно кивнула:
– Ладно, расскажу историю, которую поведал мне в мои восемь лет мой дядька, когда родители попросили его посидеть со мной вечерком. После этого я три недели отказывалась выходить из дома, спать без света и вообще оставаться одной хоть на секунду, а мама полгода не разговаривала со своим братом.