Вечерник

Дорофеев Владислав Юрьевич

Канон перекрестка

время в Петербурге – как устрицадождь здесь – бесконечная категориячайки горизонт щиплют с наших ладонейволны доходят до подбородка мертвыхнебо драпировано андреевским стягомпахнет навозом медная тень истуканавсе мы повернули направо от всадникасделавшись темой, поводом иной аллегорииразве кто возьмется доказать обратное,дабы распознать превратную силу движениямеряет Петра первородок треугольными шагамив красном пребывает фиолетовый откликпортит вид на Смольный гранитная колоннадакуст сирени у Астории закрывает нападавшихнабережная Дворцовая исхожена сапогамипарусник спускает паруса в тихой гаваниЛетний сад работницы моют по спиралимысли взлетают в небо и никуда не уходятгород – как пособие по русской анатомиивымараны наши лица кровью героев падшихблизко к Достоевскому лежит тот самый КлодтМусоргский оказывается под звездой иудеяДельвиг превратился в фигуру для диссертацийноет в глазном яблоке заноза АдмиралтействаПетербургская Ксения молится о Тарасе ШевченкоПушкина уставшее сердце покоится на территориигород поражен проказой букварной историисмысл сознания искажен разводными мостамиРаухфус – это не человек – ждёт на Лиговском восемьскручиваемся у входа и превращаемся в тишинукраем блюдца северного плоского небосводасолнце прорывается сквозь рябь сползших туч,высвечивая угол Римского-Корсакова и Большой Подъяческой,выхватывая нас в полном составе из темнотыконсул на балконе читает газету на голландскомнабережная Английская под ним геометрически чистаждет своего часа, рассвета, которого не бываетвпрочем, как заката, разве что на переломе летасловно пять лучей распластаемся над проспектомпланы имперские воплощая, в камне-металле стынемцокают земными переходами лошади, как прохожиестарой заплачу десять рублей за переросткаалые стеклянные стены украшают собой подземельедетских намерений книгу всегда отыщу внизумыши продают мышей в исходящем метро-миреангелы торопятся путями из невидимых линийвыйти

на поверхность почти невредимымив Царское село никто не едет давно, никогдаправая поверхность головы ноет, черепа сколотылевый глаз ребёнка желтеет от соприкосновенияпусто в казематах, рядом полусвятые останкитраур на природу надвинулся нелепой случайностьюзнамени России правильнее быть чёрно-краснымв жилах закипает страсть понемногу у многихтраченные молью дома превращаются в декорациилестницы высокие мотивы навевают блокадучёрствый снег ночами вижу за окном одниммысленное дерево стоит во глубине дворавысохшие ветки почернели, кора облезлаголая натура ждет облегчения своего концатучи параллельно плывут тяжелой рекойвмиг нас всосала пустота пустоты или объемасядем над водой, и возопим подобно сиренамвидимый для нас перекресток, вновь стал невидимс грохотом на стук раздвигаются створки стенноги над землей дрожат под перестук колесных паррапсодия-призрак звучит в центре Сенной площадивсюду нас пускают бесплатно с ребенком четвертымедва нам не хватило до шестикрылого серафиматогда бы Нева все внутренности затопилахватит нам любви, чтобы познать страх смертизлобствует посланник, напрасно стремился сюда,где эзотерическая красота не растворит нас никогдагрудь золотокрылого дышит устало, ныне успелк мостовой пройдем дугой: вновь откинут сенатбьёт медная рында Рейна последние часы жизниРунеберг не оплачет абрис тени, впечатанной в асфальтфлюгер Петропавловский рвется, как перфорациятолько одному Богу позволительно вернутьсянам всем остаются нелепые с виду новациикладбище Смоленское каналом разрезано на частислева блаженная в красной юбке и зеленой кофтечёрные слова веры на голубом фоне – завет правдыбуквы нарицательны и обращены к сердцууровнем земли не исчерпываются захоронения живыхвряд-ли известно, где упокоился Иоанн Кронштадтскийнаше посещение отмечено интронизацией патриархав храме Казанском на могиле фельдмаршала Кутузовасверкающие отцы во главе с митрополитом Вениаминоммногая воспели лета монаху недостойному Алексиюпетербургские белые ночи не для пения панихидвремя нам отпущено для духовного покаяниястрашно умирать без душевного раскаянияпрежде никогда земля и небо во мне не сближалисьвзгляд приобретает в одну секунду вечностьслабительный воздух города пью, будто придурошныйвечером, гуляя у столпа, встречу царицу из дворцавремя открывает здесь все, и ворота жизнис чистого листа поведу рассказ о беспамятствепрежде запишу канон перекрестка по памяти2003

Легенда

Привел к Босфору Скобелев войска,штыки блестят, как будто из стекла,под солнцем неба русские словасквозь стены прорастают, как трава;София так возжаждала креста,что, кажется, уже гудят колокола,и рассыпается, как из песка,склоненная турецкая луна,вдруг из стены в пространство алтаряепископ выступает не спеша,сжимает антиминс одна рука,вторая с чашей для причастия;здесь Евхаристия прекращенабыла, когда соборные враталомали мусульмане, вереща,ведь Византия Богу не милас тех пор, как уния заключена;уже кровь истекает из ребра,хлеб претворяется во плоть Христа,из просфор вынимается душа,не токмо чаша, полная вина,молитва к Господу вознесена;так литургия верных для Отцапод гул орудий вновь совершена;в Константинополе из никудаморя перетекают под себя,Османская империя мертва,Стамбул ей имя – или пустота.2004

Один вечер

Серебряный храню губами вкус креста,а на макушке упокоится кипa,и в войковскую синагогу утром раннимвойду один я, тихо под покровом тайны,передо мной седой раввин расположится,и хитро подмигнув, ко мне он накренится,расскажет он о том, что мы – ослы – ленивы,и как мы с Богом беззастенчиво спесивы,за ним звезда Давида золотом горит,за мною пепел поколений говорит,и выйдя вновь из позабытой колыбели,мы над собою, словно ангелы, запели,и вот открою я подаренный сидур,бараний заорет от счастья мой тандур,молитва в кровь войдет, как в левый глаз ресница,и там останется, как желтая синица,на крайнем стуле осторожно посижу,в глаза евреям, улыбаясь, погляжу,и помощи Святого Духа испрошу,и может быть Его совета не пойму,я в темноте на землю грешную сойду,с семьей в суккy благословенную войду,и, стоя, три благословения прочту,вина ночного выпью, руки оболью,и в мед я сладостную халу окуну,и прикоснусь губами, и глаза сомкну,и кисти белые талита обрету,и в ночь я христианскую с семьей уйду.2004

Молитва

Воспринимаю Тору, как рисунок,начертанный на этом берегу,вступаю в воду я, совсем ребенок,молюсь от страха, плачу и плыву.Когда я сердцем трезвым голодаю,воды я пью холодной из реки,я маленькие волны враз глотаю,большие понемногу, как грехи.Я начинаю чувствовать дорогу,я буквы вынимаю из воды,я их располагаю очень строго,наоборот, как камни из стены.Слова вздымаются крутым порогом,я руки расставляю и лечу,хочу, вздымаюсь, высоко и много,и от любви я бешеной кричу.И постепенно исчезает тело,я забываю запах и тоску,душа становится надменно белой,и свет безмерный тянется к виску.Квадрат окна я вспоминаю в зале,хочу я к вечности припасть в ночи,но темнота напоминает жало,оно вонзается, и ты кричишь.Я ничего уже не различаю,и слов я никаких не говорю,одно наверняка я понимаю,до неба я, наверно, долечу.Но вот я будто в дикой карусели,слипаются все лица на пути,желания, как звезды, отлетели,луна и солнце, люди – позади.Хромаю отвлеченно, как Иаков,как Исаак, я слепну на ходу,как Авраам, я обручаюсь бракомс сестрою Саррой на своем веку.Вручат скрижали мне, как Моисею,как Аарон в священниках гряду,как Иисус Навuн я ночь развею,царя, как Самуил я умащу.И, как Давид, врагов не пожалею,и Храм я, как конструктор, соберу,медведица придет, как к Елисею,как Соломон, я мудрость испрошу.Я, как Эсфирь, пожертвую любовью,как Илия, живым я вознесусь,потом, как Ездра, Храм второй построю,на части, как Исайя, распадусь.И Бога испугаюсь, как заразы,я, как Иона, Слово не пойму,когда меня кит выплюнет, как пазлы,я в Ниневию, как пророк войду.Я на излете мысли обмирая,в Великое Собрание войду,проголосую за рецепты рая,и жажду свою в Мишне опишу.ТаНах святой составлю на постое,и книги эти в Библию внесу,и лишь тогда познаю я иное,когда я с Богом в диалог вступлю.Я расскажу о том, как я ничтожен,как я от святости всегда бегу,мне страх перед людьми всего дороже,себя я, к сожаленью, берегу.Томлюсь, тревожусь я, не постигаю,ломаются все мускулы лица,наверняка я ничего не знаю,я требую защиты у Отца.Но почему меня Бог не заметит,но почему меня не защитит;меня прощением сегодня встретит,и звуком правды здесь благословит.Я умоляю обо всем и сразу,прошу я сердце освятить в груди,и душу мою склеить, будто вазу,разбитую движением руки.И вот себя я выверну наружу,все тверди внутренние распущу,покаюсь я до дрожи, и как стужу,внутрь темени и сердца запущу.От Бога мне ведь надо очень мало,прошу меня Его лишь пожалеть,помазаться, благословиться мало,меня от ада надо устеречь.Я время, как колодец понимаю,к нему иду, как караван в степи,я у воды от жажды умираю,испытываю счастье от тоски.Натужившись, я взламываю совесть,я выжигаю, как огнем грехи,мир человеческий я превращаю в пролежнь,я мысли комкаю, как из фольги.Невидимо я бухнусь на колени,разворошу все чувства, как листву,внутрь самых внутренних своих борений,я запущу раскаянья слезу.Когда я ни на что уж не надеюсь,взывая к милосердному Отцу,я так перед собой в себе откроюсь,что вмиг пространства выпью на духу.Откроются все органы и чувства,все усложняется во мне, как свет,останется лишь вера безыскусна,тверда, естественна, как Божий жест.2004

На смерть отца

В степи могила под крестом,майор в ней с восковым лицом,лежит, как труп, к кресту лицом,над ним встык смертной осевой,солдаты встали в ряд дугой,и по команде – «Пли!» – глухой,рванули пули по однойпо траектории тугой,и будто раненой рукой,кадит священник по прямой,он, погоняя ветер злой,встав к алтарю крестцом,меня он выдернул крестом,найдя наедине с отцом.В степи могила под крестом,двуликий образ брат с сестройпридумали, совпав лицом,встав между небом и землей,и накренившись под углом,прощаясь со своим отцом,пропахли лилией и сном,собравши пальцы кулаком,проникли вслед за петухом,устроив под землей погром,покончив со своей бедой,с подвязанной бинтом рукой,и посыпая след листвой,взошли по лестнице крутой.В

степи могила под крестом,над нею в небе голубом,кружится ястреб молодой,в нем поволокой золотой,в глазах окрашенных судьбой,пылает истина огнем,он убивает дичь копьем,он стережет могилу днем,а ночью – черной над страной —хорoнится он под крестом,когтями рвет он под углом,и расступается – в тупой —земля людей в истоме злой,а черви занялuсь виском.В степи могила под крестом,и хладный ужас пoдо лбом,зажатый рот теперь немой,не крутит шея головой,и взгляд закрытых глаз слепойзарыт буквальною землей,и труп теперь совсем глухой,и кровь в нем не течет рекой,в приволжском климате сухомплоть снимется одним чулком,истлеет китель голубой,и лакированным концомдожди сойдутся над лицом,а кости развернет дугой.В степи могила под крестом,его помянут за столом,почти апостольски – молчком,зрачки закрутятся волчком,заплещет водка за стеклом,и люди сядут над рекой,и под зеленою волной,отыщется отец родной,душа его стремится в дом,где тихо он уснул, как сом,обычным пятничным постом,к концу он был совсем худой,но в смерти стал он молодой,и откровенно не седой.В степи могила под крестом,я снова здесь почти герой,я плачу под степной луной,и прислоняясь чистым лбомк холму надгробному с сестрой,вылизываю языкомгрехи, забытые отцом,и выпиваю, словно бром,молитву праведно тайком,её читаю ночью-днем,мешая сладкий сон с вином,и мысли ясные стеной —от смерти защитят родной,под грохот листьев золотой.2004

Последнеепотустороннее

отцуКачается сознания рисунокпродольно хаотической прямой,и ночью мысли разные спросонокнеотвратимо бродят под луной.Я сапоги снимаю и кальсоны,медали оставляю на посту,мне боевые выдадут патроны,и в тыл забросят к своему отцу.Смерть бултыхается в пустом стакане,мне выбьет дочка зубы поутру,когда я встану на большом кургане,где дождь меня отхлещет по лицу.В Сибири на снегу не околею,теперь и от портвейна не умру,с торца сосиску я не одолею,и никого домой не приведу.Я упаду, как раненый Гагарин,и заползу в могилу, как в нору,а степь меня обнимет, точно барин,мой лоб мне поцелует на ветру.Мне кажется, что пахнет можжевельник,но это труп мой пахнет на полу,сегодня пятница, а в понедельникиз близких выжму чистую слезу.На кладбище мне воздадут поклоны,и крест поставят будто бы Христу,а в облаках, как будто бы с балкона,Господь взирает на мою судьбу.Пока я ничего не понимаю,но о гниющем теле не грущу,дорогу к небу я не постигаю,мелодии любимые свищy.Над Волгой слышу рокот поднебесья,мне жилистые крылья ни к чему,взлечу я над рекою, будто песня,и ангела за плечи обниму.Мне краснокожий серафим явится,летая над архангелом, как моль,и прежде чем мне навсегда влюбиться,я был помножен на него, как ноль.Мне не видать небесного приюта,и я себя уже не отмолю,теперь не только верю, точно знаю,что херувимы водятся в раю.Я в голубом и белом распадаюсь,конём я красным стану на скаку,вольюсь над степью птицей в чью-то стаю,и от любви я тонко закричу.Я точку отыщу на пьедестале,вскочу, как в детстве, в бричку на скаку,как летчик Громов, стану я нахален,и в первый класс с волками вновь войду.Но под землей откроются бордели,мне в них гулять придется одному,я вспомню все забытые постели,где я свой член прикручивал к болту.Вот я попал в причудливое место,молитва здесь, как скрежет по стеклу,здесь душу мою мнут, как будто тестомнёт мать, катая быстро по столу.Сын выточит подобие затвора,на перевес с каноном в ад сойдет,молитвы рев раздастся из притвора,и дьяволу печенку прошибет.Из слова нарождаюсь, как ребенок,и молоко причастия я пью,из савана мне мать скроит пеленок,я, может быть, отца вновь обрету.2004–2005

Под Рождество

Сидела женщина в метрос ребенком на коленях,склонила голову свою,желая пробужденья.В подземном сумраке ночном,без внутренних борений,ребенок спал, как под окном,на даче, в воскресенье.Тревожит свет его лицо,но просыпаться рано,а сны, как крупная роса,искрятся на экране.Гремят за стенкой поездаи люди, как репейник,или дождливая река,вцепляются во время.Уходят люди пополам,и в поисках лишенийвосходят молча на курган,без лишних размышлений.Теперь уже ночь на дворе,внизу всегда постыло,передвижения в толпебессмысленно унылы.Стою один я в пустоте,и в сонме наваждениймать с сыном на холсте —реальнее видений.Сидят они передо мной,сценически красиво,их, окружая тишиной,хранит Господь ревниво.И трепетая на ходу,и искренне терзаясь,вхожу в вагон я на ветру,пришествия пугаясь.2005

Святителю и гражданину

Святителю Тихону,патриарху Московскому и всея РусиКачаются в Донском к обедне небеса,под колокольный звон грядут из грома,как тени чудотворных птиц из Рождества,молитвой напоенные, как ромом,монахи в клобуках из черного стекла,рукотворя дверь призрачного дома,читают с аналоя Книгу Бытия,деепричастиям в ней нет основы,в ней сердце рвется, словно ветер в паруса,еретиков срезая, как липомы.От одиночества тебе откроюсь,от напряжения туманятся глаза,густеет кровь от внутреннего зноя,и страсть сдирается с лица, как кожура,кружатся ангелы вокруг нас роем,и надвигается соборная стена,на взлете я подбит в начале боя,и с мясом вырваны из тела ордена,а демоны от счастья сверху воют,ползет по швам патриархальная страна.Владыко возглашает с аналоя,и разверзается под посохом земля,псов революции в колонны строя,он отправляет в ад, отечески любя,сохранена недрогнувшей рукоюздесь православного основа жития,движением таинственным героянеблагодарная Россия чуть жива,благоухают мощи над страноюот плоскости иконостаса алтаря.Когда душа изведала покоя,и над землей проделала трехдневный путь,и бесов встретила, победно ссорясь,в молитве соплеменников открылась грусть,в бессмысленном и бессердечном гoне,у гроба патриарха плача наизусть,с большевиками здесь безмолвно споря,открыли христиане литургии суть,прощаясь с Тихоном, познали волю,и истину зашили вместе с сердцем в грудь.2005

Тонущий Петр

посв. Ю. Макусинскому в день его многолетия, 8 мая 2006 г.Слева от меня буря,справа от меня ветер,пойду я водой буйной,кричит мне Иисус: «Петр!»Из лодки вступил в море,держусь я за край лодки,стою на волнах мокрых,все мысли мои робки.Вокруг простой мир сжалсяв единый клубок нервов,разжать наконец пальцы,стою на волнах – верой!Бояться своей плотиприучен я был тайно,и страх, как чужой дротик,вошел в мою грудь рано.Учитель идет крепко,водою идет бурной,как будто бы столб светлыйвновь путь указует умный.Бросаю я край лодки,иду по воде волглой,движенья мои кротки,дорогой иду торной.Была ведь вода нежной,держала лишь тень твердо,но я же могу явнобрести сквозь волну бодро.Плывут под ногой рыбы,понять не могу чудо,до боли я сжал зубы,мне стало опять дурно.И вот, как простой камень,на дно я иду к рыбам,вода, как сплошной пламень,а сердце – одна глыба.Кричу я: «Христос Милый!Спаси Ты меня в смерти,Твоей неземной силойвзнеси над водой с ветром!»И вот мы теперь вместе,тропою идем волглой,пружинит вода жестью,запахло вдруг нам Волгой.2006

Сакура

Весь вечер просидел я на пустой скамейке,Смотрел, как просто сакура японская цвела,По ветру лепестки летели, будто песняНа музыку незримых сфер отчетливо легла.Меж ними дети шли и резко, и ревниво,Держась покрытых черной тканью матерей,Безмолвны были все и неосмысленно ретивы,Преображаясь незаметно в белых голубей.Взмывали стайкой ввысь и пламенно, и честно,Там наслаждались в вышине присутствием любви,Вставая на крыло осмысленно и дерзко,Пока их мысли мило и естественно легки.Пошел бы я ребенком малым по аллее,Траву сминая, и шурша огнем своей руки,Посмеиваясь солнцу в новом поколенье,Настраивая инструмент возвышенной души.Но через миг они уже не обнимались,И не кружились странно в танце нежном на ветру,На землю райскую их лепестки опали,И разлетелись выспренно в неведомом лесу.Тогда ничьих я слов не слышал в поднебесье,Земная жизнь ногтём проходит острым по стеклу,Кружатся лепестки и падают раздельно или вместе,До наших губ дотрагиваясь на сплошном бегу.2006