Вечерний звон на Лубянке
Шрифт:
В ту же ночь исчез Сгауниц. Якушев полагал, что он будет прорываться в Ригу, и ошибся. Казначей позвонил из Смоленска и сказал, что малейшая попытка преследовать его станет для Якушева роковой.
– Зачем мне преследовать вас, а вам от меня скрываться, если мы служим одному делу?
– сказал Якушев.
– Нам просто надо встретиться и обсудить ситуацию, одинаково угрожающую для нас обоих. Вы давно искали возможность установить связь с Интеллидженс Сервис, но Сидней Рейли отказал вам. По-другому он не мог поступить, потому что такого рода контакты осуществляются только через меня. Понимаю, вы не могли этого знать. Испугались провала и сыграли в другую игру. Ставку сделали на черное, а выигрыш решили получить с красного. Напрасно, Оскар
– Приезжайте, - глухо произнес Стауниц.
– Я вам все объясню. Когда вас ждать?
– Завтра к восьми вечера, раньше я не успею. А пока ответьте на один только вопрос. Зачем вам понадобилась моя санкция на перевод денег в Ригу? Чтобы привязать мое имя к резиденту германской разведки Анне Упелниеце и сообщить Артузову, что я завербован?..
– Ну, раз вы все знаете... Поговорим при встрече.
Люди Якушева прибыли в Смоленск на рассвете, имея адрес и строгий приказ живым Стауница не брать. «Дом заминирован, - пояснил начальник, - и при малейшем подозрении взлетит на воздух. Установите наблюдение, дождитесь, когда зверь покинет свое логово, и действуйте наверняка...»
Убили Стауница в подворотне тремя выстрелами в спину. Промахнулись, как позже выяснилось, в другом. Не он выдал Сиднея Рейли, а некий «Иван Иванович», служивший проводником на границе для гостей оттуда и принимавший их в корчме на белорусской стороне. Он и опознал британского разведчика, которого Стауниц, как ему думалось, надежно спрятал потом на даче под Ленинградом. Именно Стауниц, чтобы отвлечь внимание ОГПУ, провалил операцию по взрыву чекистского общежития на Малой Лубянке, направив свою любовницу Марию Захарченко-Шульц по ложному адресу, где ждала засада. На верную смерть послал - так дорожил безопасностью Рейли. И все потому, что по той же цепи устремлялись в будущее его надежды: Москва - Париж - Лондон. Каждый, кто живет не там, где нужно, вреден окружающей среде.
Комментарий к несущественному
Сам Господь, наверно, изумился такому изощренному коварству. Быть может, даже плакал человеческими слезами, когда увидел дикую картину: женщина редкой, но уже увядающей красоты приставила револьвер к виску и спустила курок. Ради чего? Во имя каких таких идеалов, когда сама - почти идеал?
Она, несчастная, думала, что умирает за Россию, а получилось - за рыжего Стауница, которого, чего уж там, полюбила поздней своей любовью.
Тоже и Господь, должно быть, любил Россию, но полагал там всех рыжими и коварными, вот и неслись во все пределы - не то звоны, не то стоны, стоны-звоны, звоны-сны...
Рыцари кинжала и доллара
Хоронили сотрудника контрразведывательного отдела ОГПУ Оскара Опперпута-Стауница не без ритуальных стенаний и революционных клятв покарать «наймитов мирового империализма», однако вся процедура гражданской панихиды прошла скомканно и завершилась быстро. Из начальства казенно скорбели лица второго плана, а также Якушев, как ближайший соратник павшего товарища, представший в данном случае в ипостаси чекиста Федорова. Начальство скупо роняло слова, похожие на комья сырой глины. Якушеву-Федорову тоже предложили «выступить и сказать». Он выступил, глядя в разверстую яму, и он сказал:
– Я хочу сказать тем, кто спускал курок, и тем, кто платил им деньги из кошельков белоэмигрантского отребья: мы отомстим за тебя, товарищ...
Тут он запнулся, словно не знал, какое из пяти имен товарища выбрать, и решил обезличить обращение:
– Мы отомстим за тебя, дорогой товарищ! Спи спокойно, мы найдем их, отыщем и достанем из-под земли. Сейчас или позже, немедленно или со временем, но мы найдем каждого из них. Мы не оставляем им выбора. Или мы, или они!..
Кто были «мы»,
Ровно 70 лет спустя, 18 августа 1997 года, те же слова произнес, глядя в разверстую яму, Анатолий Чубайс, прибывший с гайдаровской командой в Петербург на похороны председателя Комитета по управлению городским имуществом 36-летнего Михаила Маневича:
– Я хочу сказать тем, кто нажимал курок (вообще-то его спускают), и тем, кто платил свои грязные воровские деньги: мы достанем. Мы достанем всех и каждого. Сейчас или со временем, но мы достанем каждого из них. Или мы - или они!..
Они действительно достали. Даже помощи спецслужб не потребовалось. Всю страну достал бизнес-клан Чубайса, и что там тройка обреченных киллеров, которых сами же и нанимали! Беда Михаила Маневича, распоряжавшегося городской недвижимостью Петербурга, включая исторические и архитектурные памятники федерального значения, заключалась в том, что он тормознул уже согласованную продажу «по остаточной стоимости» сорока уникальных питерских особняков и прочих объектов коммерческой фирме «Союзконтракт». Сделку предполагалось провести через ремонтно-эксплуатационное объединение «Нежилой фонд», для этой цели и созданное. Но Маневич вдруг отдал предпочтение другим клиентам, заплатившим ему миллион 600 тысяч долларов наличными. Его заместитель Герман Греф оперативно заблокировал маневр шефа, и дело застопорилось. Чубайс нервничал, звонил в Питер, гневался, а Маневич вяло оправдывался тем, что уж больно чревата сделка с «Союзконтрактом» в плане... ну, хотя бы историческом.
– Толян, они же хотят почти даром получить Петропавловку, Апраксин двор, Таврический дворец... По полмиллиона баксов за каждый объект, который даже по балансовой стоимости в десять раз дороже. С меня башку снимут.
– Продай и забудь!
– отчеканил Чубайс.
– Мы подводим серьезных людей.
– Я-то забуду, они помнить будут. Ты же знаешь наш народ, его душевную ширь... Первая в истории России дума заседала в Таврическом дворце - и вдруг супермаркет, торгующий «ножками Буша». Начнется такой разгул общественного мнения!.. Меня уже предупредили, что у прокуратуры будут вопросы. Что я отвечу? Так фишка легла?..
– Общественное мнение легко управляемо, - веско молвил Толян.
– Всех посылай подальше, ты в Питере - лицо недосягаемое. Короче так, отдашь людям положенное - получаешь перевод в Москву. Уровень федерального министра. Но я хочу, я требую, чтобы разговор на эту тему у нас с тобой последний был...
Он и стал последним, этот разговор Чубайса с Маневичем. Из восьми пуль, выпущенных снайпером по служебной «Вольво» из чердачного окна особняка на Невском, пять попали в грудь и в голову. Умер Маневич еще до приезда «скорой», вызванной водителем Синицинским. Опустевшее и неостывшее кресло занял заждавшийся Герман Греф. Уладив дела с обиженными клиентами из «Союзконтракга», отбыл от греха в Москву управлять госимуществом на федеральном уровне. А Чубайс на всякое упоминание имени Маневича реагировал с невыразимой душевной скорбью: «Погиб кристально честный человек. Но мы их достанем, всех и каждого. Сейчас или позже...»
Через год его самого достала Галина Старовойтова, взбешенная тем, как бизнес-клан Гайдара и Чубайса распилил кредит Европейского банка реконструкции и развития, полученный реформаторами под гарантии петербургской мэрии на сооружение высокоскоростной магистрали Санкт-Петербург-Москва. За 255 миллионов долларов вырыли в центре Питера огромный котлован, и на том первый кредитный транш истощился. Со вторым ЕБРР не торопился, пребывая в шоке от того, как быстро и нагло разворовали в России первый.