Вечная ночь
Шрифт:
Талия резко повернулась, снова почувствовав чье-то присутствие. Чье-то, но не человеческое.
— Это было?.. Поскольку очевидно, что это был…
Знак.
Девочкой она увидела в небе падающую звезду и захотела стать астронавтом. Эту историю Талия рассказывала в школах или в интервью в месяцы перед стартом. Но так и случилось на самом деле: ее судьба была начертана на небесах еще в детстве.
Снижайся.
И опять у нее перехватило дыхание. Этот голос — она сразу же узнала его. Пес из ее дома в Коннектикуте, ньюфаундленд по
Хочешь гулять?
Да, хочу, очень хочу.
Хочешь вкусненького?
Очень! Очень!
Кто хороший мальчик?
Я Я Я.
Я буду скучать без тебя в космосе.
Я тоже буду скучать и ждать, милочка.
Именно этот голос и говорил с ней теперь. Тот самый голос, которым в воображении разговаривал с ней Ральфи. Так или иначе, это был голос дружбы, доверия и привязанности.
— Правда? — снова спросила она.
Талия представила: она пройдет по кабинам, будет продувать двигатели малой тяги, пока не пробьет корпус. МКС, величайшее инженерно-техническое сооружение из соединенных между собой капсул, ляжет на бок и сорвется с орбиты, загорится, входя в верхние слои атмосферы, полетит дальше, как горящий таран, войдет в отравленную корку тропосферы.
И потом уверенность наводнила ее, как наводняют эмоции. Даже если она просто-напросто сошла с ума, теперь, по крайней мере, она могла чувствовать себя свободно, не сомневаясь, не задаваясь лишними вопросами. И по крайней мере, это не будет похоже на то, что случилось с Меньи, который галлюцинировал и пускал слюни.
Патроны вставляются в ствол с тыльной стороны.
Она пробьет корпус, впуская вакуум внутрь, и полетит на Землю вместе с кораблем. Она всегда подозревала, что именно в этом ее судьба. Это решение исполнено красоты. Родившаяся из падающей звезды Талия Чарльз сама собиралась стать падающей звездой.
Лагерь «Свобода»
Нора посмотрела на заточку.
Она возилась с ней всю ночь. Устала, но гордилась собой. Мимо нее не ускользнула ирония ситуации: столовый нож-убийца. Такой изящный, а теперь с заточенным острием и лезвием. Еще есть несколько часов — она наточит его до идеального состояния.
Нора заглушала лязганье металла об угловой бетонный выступ, прикрывая нож пухлой подушкой. Мать спала в нескольких шагах от нее. Спала без просыпу. Они вместе ненадолго. Днем ранее, может быть через час после возвращения от Барнса, им вручили приказ на переработку. В нем содержалась просьба к матери Норы покинуть зону отдыха на рассвете.
Обеденное время.
Как они собираются «перерабатывать» ее? Нора не знала. Но она этого не допустит. Она вызовет Барнса, сдастся, подойдет к нему и убьет. Она либо спасет мать, либо покончит с ним. Если она и останется с пустыми руками, то они, по крайней мере, будут в крови предателя.
Мариела пробормотала
Ее мать в те времена была внушительной женщиной. Природа ее не обидела. Она работала без устали и правильно воспитывала Нору — всегда в заботе, всегда готовая дать то, что ей нужно, — образование, степень, а также приличествующую им одежду и роскошь. Нора получала и выпускное платье, и дорогие учебники, и ни разу мать не пожаловалась.
Но как-то ночью перед Рождеством Нору разбудили приглушенные рыдания. Ей тогда было четырнадцать, и она особенно доставала мать — ей ужасно хотелось новое платье к пятнадцатилетию…
Она тихо спустилась по лестнице и остановилась в дверях. Мать сидела одна, перед ней стоял полупустой стакан с молоком, лежали очки и счета к оплате.
Нору парализовало это зрелище. Это было все равно что увидеть плачущего Бога. Она хотела было войти и спросить, что случилось, но тут плач перешел в рыдания. Мать заглушала эти звуки, нелепо закрывая рот обеими руками, но из глаз ее текли слезы. Это повергло Нору в ужас. Кровь застыла в жилах. Они никогда потом не говорили об этом случае, но в ее памяти навсегда остался этот образ боли. Нора изменилась. Может быть, навсегда. Она стала лучше заботиться о матери и о себе и всегда работала больше, чем остальные.
С развитием слабоумия мать Норы все чаще стала сетовать. На все и постоянно. Ее негодование и гнев, которые копились годами и смирялись благовоспитанностью, теперь проливались потоками несвязного занудства. И Нора принимала все это. Она знала, что никогда не бросит мать.
За три часа до рассвета Мариела открыла глаза, и короткое мгновение их взгляд был ясен. Время от времени подобное случалось, но теперь реже, чем прежде. В некотором роде, думала Нора, ее мать как стригой: ее воля вытеснена чужой волей, и когда она вырывалась из клетки своей болезни и смотрела на Нору, у той мороз подирал по коже. Смотрела на Нору, как сейчас, здесь, в этой комнате.
— Нора? Мы где?
— Ш-ш-ш, мама. Все хорошо. Поспи еще.
— Мы в больнице? Я больна? — возбужденно спросила она.
— Нет, мама, ты не больна. Все в порядке.
Мать крепко сжала руку Норы и улеглась на кушетку. Погладила ее бритую голову:
— Что случилось? Кто это с тобой сделал?
Нора поцеловала старческую руку.
— Никто, мама. Они отрастут, вот увидишь.
Мариела посмотрела на Нору абсолютно ясным взглядом и после долгой паузы спросила:
— Мы умрем?
И Нора не знала, что ответить. Она разрыдалась, и теперь мать утешала ее — обняла, нежно поцеловала в голову.
— Не плачь, детка. Не плачь.
Мариела обхватила голову дочери руками, посмотрела ей прямо в глаза и сказала:
— Оглядываясь на свою жизнь, понимаешь, что ответ на все вопросы — любовь. Я люблю тебя, Нора. И всегда буду любить. И этого никто у нас не отнимет.
Они уснули вместе, и Нора забыла о времени. Когда она проснулась, на небе только-только начало проясняться.