Вечная ночь
Шрифт:
Толстый майор придвинул свой стул поближе к Борису Александровичу и спросил:
– Как долго вы потом сидели на лавочке?
– Наверное, около часа или больше. Я боялся встать. Мне было очень плохо. Думал, упаду по дороге. Но мимо шла какая-то женщина. Она проводила меня до подъезда.
– Какая-то женщина, – Завидов покачал головой, – имени, конечно, не знаете.
– Нет. Я хотел спросить, как ее зовут, но не решился, мне было очень плохо.
– Откуда у вас эта заколка?
– Я нашел ее у себя дома, на полке,
– Вы живете один?
– Да. Жена умерла. Сын в Америке.
«Зачем он спрашивает? Они наверняка успели это выяснить. Он, этот толстый майор, постоянно меня сбивает и путает».
– Борис Александрович, как вы думаете, каким образом к вам попала эта заколка? – подал голос следователь.
– Ко мне иногда приходят домой ученики, я занимаюсь с ними дополнительно. Какая-нибудь девочка могла забыть. Я нарочно принес в школу, чтобы спросить, чья это заколка.
«Неужели Женина?» – подумал он.
И тут же в мозгу у него живой тонкий голос прокричал: Не лезьте ко мне никогда, старый педофил!
Молодой оперативник попрощался и быстро вышел.
– А еще какие-нибудь вещи ученики забывали у вас? – опять встрял злобный толстяк.
– Да. Случалось. Тетради, ручки. Разные мелочи.
– Женя Качалова тоже приходила к вам домой на дополнительные занятия?
– Да. Но это было давно. Осенью. Послушайте, я все никак не могу сказать вам самое важное. Дело в том, что ко мне случайно попал дневник Жени. Она вела его в обычной школьной тетради и перепутала, сдала вместо сочинения. Я узнал об этом только вчера, в понедельник, уже после нашей встречи. Его очень трудно прочитать. Ужасный почерк.
– И вы не прочитали? – спросил майор Завидов.
– Нет, почему? Мне удалось. Я разбираю любые почерки. Это у меня профессиональное.
– О чем там речь?
– Я не могу так, в двух словах. Надо подробно. Это правда очень важно. Там о порнографе, о каком-то певце, в которого она влюблена, от которого…
– Подождите, – перебил его майор, – интересно получается, как много у вас оказалось вещей убитой девочки. Заколка, дневник, и все случайно. А потом вдруг явился странный человек, который представился дядей. И вы, наверное, отдали ему дневник.
– Нет. Не отдал. Он у меня. – Борис Александрович взял портфель, достал тетрадь с мишками на бумажной обложке.
Майор хотел тут же цапнуть, но следователь опередил его. Старый учитель заметил, какими взглядами они обменялись. Майор злился. Следователь улыбнулся, едва заметно, краешком рта. Они явно не были друзьями.
– Вы вряд ли сумеете прочитать, – сказал Борис Александрович следователю.
Тот открыл первую страницу, поднял брови.
– Да, правда почерк неразборчивый.
– Ничего, у нас есть специалисты-графологи, они разберутся, – опять встрял майор и вдруг резко протянул руку, – скажите, пожалуйста, а это каким образом у вас оказалось?
Прямо
– Нет. Я это никогда не видел, – сказал он, разглядывая кулон на золотой цепочке, с крошечным синим камнем.
– Уверены?
– Конечно, уверен.
– Странно, – майор надул щеки, пошевелил бровями, – этот кулон принадлежал убитой девочке, вашей ученице Жене Качаловой. Недавно у нее был день рождения. Исполнилось пятнадцать лет. Кулон с сапфиром ей подарил отец. Как вы думаете, каким образом он оказался в кармане вашего плаща?
Глава двадцать девятая
Они не спешили ехать в квартиру-гостиницу, спокойно продолжали обыск. Крашеная Тома молча вытряхивала все из ящиков, просматривала каждую бумажку. Наконец издала звук «Вау!» и протянула дяде Моте тонкую пластиковую папку с какими-то документами.
– Банковский договор на аренду ячейки, – пробормотал дядя Мотя, – отлично. Что за банк? А, понятно. Ну, там проблем не будет.
У него зазвонил мобильный.
– Да. Как, говоришь, ее зовут? Филиппова Ольга Юрьевна? Да ну? Дорогой мой, я и без тебя знаю, что она доктор наук и работала в группе Гущенко. Но ты все равно молодец. Это точно? Ты уверен, что звонок был именно из ее кабинета? Мг-м. Понятно. Действуй, как договорились. – Дядя Мотя нахмурился, встал, быстро вышел из комнаты.
Мелодично застучали бамбуковые шторки. Он еще несколько минут говорил по телефону, Ика не слышала, о чем. Когда он вернулся, лицо его было мрачным, тяжелым, он как будто обрюзг и постарел.
– Почему мы не едем? – спросила Ика. – Разве маньяк – не самое важное?
– Так мы же не знаем куда.
С минуту он разглядывал ее совсем новым взглядом. Ику слегка зазнобило. Она уже открыла рот, чтобы назвать адрес квартиры-гостиницы, но вдруг подумала: «Ага, я скажу, и они меня сразу убьют!»
Она впервые заметила, какие у дяди Моти странные глаза. Жутко холодные. Не злые, а просто мертвые стекляшки, без всякого выражения. Она вспомнила, как Женя назвала последнего клиента киборгом.
«Понимаешь, вроде бы лицо вполне приятное, симпатичное, а глаза как будто впиваются в тебя. Смотрит, не моргая, вот сейчас набросится и сожрет».
Именно такое чувство возникло у Ики под взглядом дяди Моти: набросится и сожрет.
Сама того не замечая, она научилась разбираться в людях и остро чувствовала опасность. Марк не часто продавал ее клиентам, реже, чем других, но каждый раз она боялась нарваться на садиста или маньяка. Особенно после той истории, о которой только что напомнил ей дядя Мотя.