Вечное дерево
Шрифт:
Степан Степанович догадался; речь шла о нем.
– Ба! Новатор производства!-нагло воскликнул парень и шагнул к Степану Степановичу.
– С тебя приходится.
Степан Степанович не успел ответить.
– А как же!-продолжал парень крикливо, чтобы все слышали.
– У моего станка щелкнули, - и он протянул Степану Степановичу заводскую газету.
На одной из страниц Степан Степанович увидел свой портрет и прочитал заголовок: "Полковник становится слесарем".
Он почувствовал, что кровь
– Безобразие, - сказал Степан Степанович.
– Это - безобразие, повторил он громче.
– Отметить бы надо,-развязно произнес парень и оскалился.
– Банкетик бы.
Степан Степанович, скомкав в руке газету, бросился вон из курилки.
Вслед ему слышались чьи-то строгие слова:,
– А чего ты скалишься?.. А он при чем? Пришел к станку, значит, не какой-нибудь... Ты попробуй...
"Все равно-безобразие",-подумал Степан Степанович.
Хотя Ганна и Кузьма Ильич отговаривали его, он все-таки пошел в партком, прямо к Песляку.
Песляк не удивился его приходу, неторопливо привстав, подал толстую руку.
Степан Степанович руки не пожал и сесть не сел.
– Нехорошо получилось,-сказал он.-Я категорически протестую.
Он протянул Песляку газету, но не отдал, а сам, повернувшись к свету,стал читать:
– "Товарищ Стрелков быстро со всем освоился и уже выполняет норму и подумывает о рационализации и изобретательстве". Ну?! Что вы на это скажете?
– Это газетчики перестарались, - согласился Песляк.
– А это?
– Степан Степанович ткнул пальцем в свою фотографию и прочитал: - "На этом станке товарищ Стрелков обещает так же по-гвардейски работать, как и воевал в годы Отечественной войны". Ну! А станок-то не мой...
– Это моя ошибка. Признаю. Я дал команду сфотографировать. Еще что?
Как было говорить с человеком, который все признает и понимает? Как с ним спорить?
– Но люди смеются, - сказал Степан Степанович, оправдывая свою горячность.
Песляк махнул рукой.
– Ежели и есть такие факты, так это отсталые элементы.
– Я -прошу оставить меня в покое, - попросил Степан Степанович.
Песляк покраснел, покачал тяжелой головой.
– Эх, не чувствуете вы ситуации.
– А вы чувствуете?
– Чувствую.
– Песляк помедлил.-Вас пока что никто еще серьезно не принимает. Вам поддержка нужна. И в то же время ваш приход на завод-положительное явление, об этом я и говорил газетчикам...
– Бывает, что дела расходятся со словами, - произнес Степан Степанович.
– Ну, ладно. Работайте спокойно, - сказал Песляк.
После ухода Степана Степановича он подошел к телефону, вызвал слесарно-механический.
– Кузьма Ильич, ты Стрелкова не шибко оберегай.
Пусть работает.
Потом он позвонил в редакцию.
– Ну и ляпнули... Вместо того чтобы мужество человека показать... Зайди-ка...
Степан Степанович в коридорчике столкнулся с Аловым.
– Ну как?
– заулыбался тот.
– Да ничего. Притираюсь. Уже в герои выскочил.
– И Степан Степанович в шутливых тонах рассказал обо всем, что произошло.
– Зря,-не одобрил Алов и помрачнел.-С Песляком зря. Он этого не любит.
– Да нет. Вроде все понял.
– Посмотришь.
– Переживем. Блокаду пережили.-И Степан Степанович тряхнул Алова за плечи.
* * *
Жизнь у каждого человека складывается по-своему.
Одни сворачивают в сторону от главной дороги, вторые заходят в тупик, третьи продолжают свой путь.
Нина Владимировна как будто смирилась с выходкой мужа. Она не то что согласилась с ним или одобрила его, - она просто привыкла, как привыкают к недугу больного человека. Ничего не поделаешь, раз так случилось.
В душе она верила: он одумается, сам поймет, что поступил несолидно. Она видела, как ему трудно, и надеялась, что ол не выдержит. А главное, другие заботы навалились на нее. Сначала отправляла в пионерский лагерь Иринку... Теперь ее больше всего волновал Журка, его судьба. Начались экзамены на аттестат зрелости, и нужно было все время опекать сына. Занимался он с холодком, с ленцой, приходилось подталкивать его, "как маленького. Наконец, нужно было окончательно договариваться с Текстильным институтом, с Сидором Митрофановичем, звонить от имени мужа, напоминать и просить за сына...
Журка по-прежнему не определился, все еще не знал, куда пойти после школы. Он делал вид, что ему все равно, готовил вместе с Колькой "шпоры", но на сердце у него было неспокойно, а в голове путались мысли и рождались сомнения. Он не мог ни в чем разобраться, не мог быть спокойным И уверенным, потому что не было ясности и определенности в жизни, точнее сказать, перспективы.
Для чего сдавать экзамены, если за этим дальше ничего не следует?
Зачем аттестат, если он не понадобится в жизни?
А если и понадобится когда-нибудь, то лишь как память, как доказательство окончания школы, и никто не станет подсчитывать, сколько у тебя троек и сколько пятерок.
Раз так, зачем лезть из кожи вон, зачем истощать "серое вещество", зачем бросать тренировки и прочее? Естественно было бы послать напрочь экзамены и продолжать жить, как он жил до этой поры. Тройку он всегда схватит, а большего и не нужно.
Но все почему-то не понимали его, напротив, настаивали, требовали, чтобы он сдавал только на пять. Даже Колька Шамин и тот подначивал на отметки. ("Надо словчить на "петушка". Порадовать предков".)