Вечное Солнце Припяти

Юрин Александр

Я оживаю под натиском радиации!.. Как бы глупо это ни звучало.

На перекрёстке притаился светофор. Обычный, в три глаза. Непонятно, правда, как сигнализировал… Перекрёсток довольно сложный. Налево — улица Героев Сталинграда. Направо — Сержанта Лазарева. Под углом, на северо-восток — Гидропроектовская. Прямо, чуть в бок — продолжение Спортивной… В центре — заросший пятак. Скорее всего, тут располагалась небольшая площадь.

Волков лишь пожимает плечами — аварий он не помнит. Если чего и было,

то не при нём…

Рысью пересекаем перекрёсток. Хотя перекрёстком это можно назвать лишь с большой натяжкой — кругом ветви, стебли и стволы… Мне отчего-то вспоминаются похожие на бусы ширмы, которые в старину развешивали в дверном проёме вместо дверей — не помню, как точно они называются… За ними тоже практически ничего не видно, а когда пытаешься их преодолеть, они тихо шуршат…

Словно ветви ивы на ветру.

Идём дальше по Спортивной. Слева раскинулась роща, за которой безразлично присматривают далёкие девятиэтажки. Как мне кажется, они уже — по Героев Сталинграда. Справа снова пятиэтажные «хрущёвки».

— Интересно выходит…

— Что именно?

— Дома.

— А что в них интересного? — Волков смотрит на меня со странным выражением, будто не совсем понимает. Хотя так, скорее всего, и есть.

— Повсюду пять, девять и шестнадцать этажей… Я про жилые дома.

— Хм. — Волков тут же теряет интерес. — Припять — это современный город… Был. А в современных городах, думается, всюду так. Пока перестройки не начинаются, всё однообразно и однотипно. Может и выглядит скучновато, но уж как есть…

— А мне кажется, наоборот.

— И отчего же?

— Девственность какая-то прослеживается… Нетронутость.

Волков сопит. Потом всё же говорит:

— Нетронутость… Возможно, так и было. Но после того как Припять покинули, её имели многие… Причём, всяк как хотел.

Я хочу что-то возразить, но не могу. Мною снова завладевает какой-то трясун.

Волков замирает.

— «Олимпия». Помнится, по выходным мы всей семьёй тут обедали… Потом отец давал мне двадцать пять копеек, и я бежал по Лен Кому в тир… Славное было время, пока…

Волков осекается, но я вижу по его глазам, что он вовсе не про аварию. Его «пока» — замерло намного раньше…

Сворачиваем на аллею Ленинского Комсомола. Всё заросло тополями. По обочинам — кустарник и вездесущий мох. В центре аллеи друг за другом выстроились невысокие стелы, так похожие на современные таблоиды. Подхожу ближе… Надпись на полинялом боку гласит: «За выдающиеся заслуги в годы Великой Отечественной войны против гитлеровской Германии». Чуть выше навечно застыл герб СССР: портрет Ленина, окружённый колосками и лаврами, с традиционным серпом и молотом под ними.

Подходит Волков. Смотрит на надпись.

— Не помню, сколько их здесь всего… Каждая в честь очередной великой победы или

ударной стройки…

— Не то, что у нас. Повсюду реклама…

— Уж что есть, то есть. Идём.

Мы двигаемся дальше. Внезапно я понимаю, что уже давно вижу колесо обозрения, возвышающееся над тополями… Я просто никак не осознаю, что сегодня всё взаправду…

Подходим ближе.

Волков просто молчит.

Я смотрю. Вот оно. Рыжее от многолетней ржавчины, с синим основанием и жёлтыми стаканчиками кабинок… У самой нижней отломана крыша — хит «сети». Все знают, где именно она лежит, так что опустим это.

— Оно ведь никогда не работало?

Ответа нет.

Я подхожу ещё ближе. Слышу, как «заливаются» часы на руке. Дозиметр уже давно «бесится» в кармане. Ни я, ни Волков не обращаем на это внимания…

Почему он молчит?

Я оборачиваюсь.

Волков уставился вверх, как тогда, на крыше…

— Всё в норме?

Он вздрагивает. Смотрит на меня, будто видит впервые в жизни. Неуверенно кивает.

— Оно ведь не работало? Так?

Он снова кивает. На этот раз более убедительно. Говорит дрожащим голосом:

— Нет… Должны были запустить на Первомай восемьдесят шестого… Так и не запустили… Было уже некому… Да и не для кого… Хотя, как знать…

Я не слышу последнего. Снимаю перчатку и касаюсь холодного металла. Сколько здесь осталось чувств и эмоций? Сколько впечатлений?! Детских восторга и радости?!

Я слышу, как кто-то заливается от смеха на самом верху… Слышу, как снова и снова зовут маму… Слышу, как изнывают от нетерпения в очереди… Слышу, как кряхтит в своей будке механик…

Я всё это слышу, потому что этого никогда не было!..

Припять отдаёт наболевшее… Потому что уже не может удерживать всё это в себе и дальше!

Я резко отрываю руку. Всё тут же смолкает, будто ничего и не было! Я смотрю на ладонь… На приставшие к коже частички ржавчины. Вот оно — разложение… Сейчас Припять больше похожа не на розовощёкую украинскую дивчину… а на дряхлую деву, уставшую от вечного ожидания…

Я ощущаю в горле ком. Хочется плакать…

Машинально куда-то иду. Просто так… Нет, не просто так. Мне нельзя оборачиваться, потому что тогда Волков всё поймёт… А я не хочу этого. Не сейчас.

Подхожу к автодрому. Облокачиваюсь о металлический заборчик… Мимолётом дотрагиваюсь до глаз. Помню, что лучше так не делать…

Однако сейчас мне всё равно.

Смотрю на застывшие машинки. Вспоминаю, как катал маленькую Свету на таких же… Зря я двинул именно сюда… Смотрю вверх. От навеса остался лишь ржавый скелет… «Плоть» растащили хищники. Отчего-то не тронули «внутренности»… Ну да, как я сразу не догадался! Машинки на привязи! Они всё ещё нужны городу, потому что «заряжены» светом!..