Вечное возвращение
Шрифт:
— Мадемуазель Дюваль, — промурлыкал голос, что твой кот, — позвольте войти. Это я, Иван Сергеевич.
— Ну входи, — говорит Егор, а сам своему бабьему голосу дивится.
Дверца тотчас отворилась, и в комнату вошел… господин Шульц в старинных одеждах. А может, его фантом (Егор уже основательно во всем запутался). Подойдя к Егору, вернее, к Варе, а еще вернее, к мадемуазель Дюваль, Иван Сергеевич галантно поцеловал у нее ручку.
— Как изволили почивать, дорогая Луиза?
— Да ничего, — отвечает Егор. — Нормально.
А Иван Сергеевич руки не отпускает, девичьи пальчики поглаживает.
—
— Но! но! но! — завопил Егор, прямо-таки ошарашенный подобным обращением.
— Мадемуазель Дюваль, Луиза… Лизанька… — страстно бормочет Иван Сергеевич, покрывая быстрыми поцелуями Егорово лицо. — Прошу… у-мо-ля-ю… одну только ночь!..
И тут же, не давая Егору опомниться, легко подхватил его на руки и понес в темный проход за дверью. Довольно долго он тащил Егора узким и длинным коридором, затем надавил кнопку в стене, стена отъехала, и они очутились в спальне.
Иван Сергеевич из хрустального графинчика в хрустальную же рюмочку винца налил.
— Отведайте, — протягивает, — Лизанька. Ваше любимое. Бургундское.
Егор отведал. Честно говоря, так себе. Слабенькое. Первачок, пожалуй, крепче будет. А Иван Сергеевич уже мягко, но настойчиво тянет Егора к кровати.
— Лизунчик, — хрипло шепчет пересохшими от волнения губами, — вы обещали именно сегодня. В годовщину вашей смерти.
Понял тут Егор, что ежели он и дальше будет свое инкогнито хранить, то Иван Сергеевич его, пожалуй, и… От одной этой мысли Егора в жар бросило. Этого мне еще не хватало, думает, не ровен час и рожать придется.
— Вы же обещали, Луиза, — прямо-таки сгорает от похоти Иван Сергеевич. — Вы же обещали…
— Ничего я вам, господин Шульц, не обещал, — холодно сказал Егор. — Не придумывайте.
Иван Сергеевич резко голову откинул, словно его в лоб звезданули.
— Егор?!! — говорит еще более охрипшим голосом. — Ты, что ли?..
— Я, — отвечает Егор.
Тут господин Шульц, Иван Сергеевич, как начнет хохотать. Хохочет и хохочет… На кровать повалился, слезы из глаз ручьями бегут.
— Ой, не могу! — корчится будто в судорогах.
— Вам все смешочки, — Егор тяжело вздыхает. — А мне теперь каково?.. Даже по нужде не сходишь по-нормальному.
Наконец господин Шульц успокоился, сел в кресло, толстую сигару закурил.
— Не волнуйся, — говорит, — Егор. Знаешь древнюю восточную мудрость: «Женщина, не печалься, что ты женщина, ибо в следующей жизни станешь мужчиной. Мужчина, не радуйся, что ты мужчина, ибо в следующей жизни станешь женщиной».
— Что-то я вас не понимаю, — пожимает Егор девичьими плечами.
— А я сейчас объясню. — И объясняет: — Многие люди, в особенности те, которые родились под знаком Рака, помнят свою прошлую жизнь. Вы же, как это ни странно, помните будущую. Проще говоря, французская балерина Луиза Дюваль в следующей жизни станет русским шофером Егором Тимофеевичем Рябиным. Теперь понятно?.. — весело подмигнул господин Шульц.
Ни-че Егору не понятно.
— А как же вы? — спрашивает. — Вы вот как были мужиком, мужиком и остались. Да еще так ловко все объяснить умеете.
— Я — это совсем
— А кто же вы?.. Скунс, что ли?!
— И не скунс. — Господин Шульц немного помолчал. А затем добавил значительно: — Помните черного кота с подпалинами?..
— Ну, — насторожился Егор.
— Баранки гну. Вот и подумайте на досуге своей… (господин Шульц себя костяшкой пальца по лбу постучал) ж…!
Егор чутко носом потянул.
— Горелым пахнет, — сказывает. — И будто кричит кто.
Господин Шульц прислушался. Тонкие занавески на окнах заалели. Господин Шульц их в сторону откинул. А за окнами все пылает! И дом, и пристройка, и конюшня, и даже лес в отдалении. По двору в зареве пожарища чьи-то тени мечутся.
— Что за черт?! — растерялся господин Шульц.
— А вот это я вам теперь объясню, — говорит Егор, ощущая в душе странное удовлетворение. — Крепостные вам красного петуха пустили. Ну, теперя держись, барин! Счас с вилами заявятся!!
И как в воду глядел. Высокие двери распахнулись, и в спальню ворвались здоровенные бородатые мужики с вилами, топорами и дико горящими глазами.
— Ага-а!! — заорали, — вот ты иде, колдун проклятый, с ведьмакой-полюбовницей!!!
— Господа! Господа! — испуганно залепетал господин Шульц срывающимся голосом.
Тут ему «господа» острые вилы в лицо и воткнули, пригвоздив к стене, обитой роскошным китайским шелком. А Егор даже ахнуть не успел, как его ударили топором по прелестной французской головке, раскроив ее надвое, точно спелый арбуз.
7
На этот раз очнулся Егор в общественном туалете. Возле писсуаров. Молоденький милиционер гадливо тыкал его носком сапога в пах.
— А ну давай, алкаш, вали отсюда, — незло приговаривал он.
Поднялся Егор с заплеванного пола и побрел прочь. Бродяга-бродягой. Все на нем рваное, грязное… Голова гудит, словно по ней чем-то трахнули (впрочем, так ведь оно и было). Огляделся на улице, что за черт, снова он на вокзале в Бежецке, как год назад, когда бычка на базар возил. И его же электричка на Сонково стоит, вот-вот тронется. Поспешил Егор краем платформы, чтоб туалетными запахами к себе внимания не привлекать. Запрыгнул в последний вагон, где народу поменее. Билет, конечно, не взял; на какие шиши?.. Ладно. Поехали.
Напротив Егора опустилась тетка с авоськами и сумками. Грудастая, здоровенная, чем-то Нюру напоминает… Егор в пол уставился, чтобы взглядом с ней не встречаться. Смотрит, а на грязном полу, ближе к тетке, билетик синенький валяется. Егор осторожно его ногой к себе подвинул и, наклонившись, поднял. И как раз вовремя.
— Билеты, билеты проверяют, — тревожно понеслось по вагону. И как будто что сгустилось в воздухе. Стихли разом громкие разговоры, газетами перестали шелестеть, даже дети не кричат… Все чего-то ждут. Чего? — недоумевает Егор. Ко всему прочему электричка прямо посреди поля остановилась. Двери в салон с шумом отворились, и вошли два контролера. Молодые, симпатичные ребята в черной форме и с небольшими короткоствольными автоматами на широких ремнях.