Вечность на двоих
Шрифт:
— Давайте завтра, — сказал майор, направляясь к деревянной лестнице. — Если вам вдруг это еще интересно, знайте, что двух из них уже нет в живых. Осталось трое.
Рука Адамберга замерла в воздухе, и он повесил ключ обратно на щит.
— Капитан, — позвал он.
— Я возьму бутылку и два бокала, — сказал, разворачиваясь, Данглар.
XXVIII
Нехитрая обстановка гостиничного холла сводилась к трем соломенным креслам и деревянному столику в углу. Данглар
— Мне чисто символически, — предупредил Адамберг, отодвигая бокал.
— Это всего-навсего сидр.
Данглар налил себе от души и устроился напротив комиссара.
— Сядьте с этой стороны, — сказал Адамберг, указывая на кресло слева от себя. — И говорите потише. Незачем, чтобы Вейренк слышал — его комната прямо над нами. Кто из них умер?
— Фернан Гаско и Жорж Трессен.
— Шелудивец и Толстый Жорж, — уточнил Адамберг и потянул себя за щеку. — Когда?
— Семь лет и три года назад. Гаско утонул в бассейне шикарного отеля возле Антиба. Трессену вообще не повезло в жизни. Он влачил жалкое существование в какой-то хибарке, где и взорвался газовый баллон. Все сгорело.
Адамберг поднял ноги, уперся ими в край кресла и обхватил руками колени.
— Почему вы сказали «осталось трое»?
— Просто посчитал.
— Данглар, вы что, всерьез считаете, что Вейренк замочил Шелудивца Фернана и Толстого Жоржа?
— Я говорю, что еще три несчастных случая — и банда из Кальдеза прекратит свое существование.
— Два несчастных случая могли произойти.
— Вы сомневаетесь в них в случае Элизабет и Паскалины. Почему же в эти поверили?
— Что касается женщин, то тут в меню заявлена тень, к тому же есть и другие точки пересечения. Они обе из одного места, обе святоши и девственницы, могилы обеих были осквернены.
— А Фернан и Жорж — из одной деревни, из одной банды, и оба замешаны в одном преступлении.
— А что стало с двумя другими? С Роланом и Пьеро?
— Ролан Сейр открыл скобяную лавку в По, Пьер Ансено — сторож охотничьих угодий. Все четверо продолжали часто видеться.
— Банда была очень сплоченной.
— Из чего следует, что Ролан и Пьер в курсе трагической гибели Фернана и Жоржа. Особого ума не надо, чтобы сообразить, что тут что-то не то.
— Особый ум — это не про них.
— Тогда надо их предупредить. Чтобы были начеку.
— То есть ничего толком не узнав, мы очерняем Вейренка.
— Либо подвергаем опасности жизнь двух человек и пальцем не пошевелив, чтобы им помочь. Когда убьют следующего — шальной пулей на охоте или глыбой по голове, — вы, может быть, пожалеете, что не очернили его заранее.
— Откуда у вас такая уверенность, капитан?
— Новичок пришел к нам не просто так.
— Само собой.
— Он пришел из-за вас.
— Ну.
— Тут у нас нет расхождений. Вы сами попросили меня навести справки об этих ребятах, вы первый заподозрили
— В чем, Данглар?
— Что он пришел по вашу душу.
— В том, что он пришел узнать кое о ком.
— О ком?
— О пятом парне.
— Которым вы займетесь лично.
— Вот именно.
Адамберг замолчал и протянул бокал к бутылке:
— Чисто символически.
— О чем речь, — сказал Данглар, наполняя его бокал на три сантиметра.
— Пятый парень, самый старший, не участвовал в нападении. Во время драки он стоял в стороне, в пяти метрах, в тени ореха, словно он был главарем и отдавал команды. Из тех, что приказывают знаком, не пачкая руки, понимаете?
— Понимаю.
— Со своего места малыш Вейренк не мог отчетливо разглядеть его лицо.
— А вы откуда знаете?
— Потому что Вейренк смог назвать четверых нападавших, а в пятом был не уверен. У него были какие-то подозрения, не более того. Те четверо протрубили четыре года в исправительном интернате, а пятый вышел сухим из воды.
— И вы считаете, что Вейренк здесь только для того, чтобы покончить с этим? Чтобы понять, не знаете ли вы его?
— Думаю, да.
— Нет. Когда вы попросили меня проверить тех четверых, вы подозревали что-то другое. Что заставило вас изменить точку зрения?
Адамберг молча макал кусочек сахара в остатки сидра.
— Выражение милого лица? — сухо спросил Данглар. — Поэзия? Стишки сочинять — не велика наука.
— Ну уж. Мне вот нравится.
— А мне нет.
— Я про сидр. Вы раздражены, капитан. Раздражены и ревнуете, — флегматично добавил Адамберг, раздавив пальцем сахар на донышке бокала.
— Что заставило вас изменить точку зрения, черт побери? — Данглар повысил голос.
— Тише, капитан. Когда Ноэль оскорбил Вейренка, тот хотел наброситься на него, но не смог. Даже в морду ему не дал, а следовало бы.
— И что из того? Он был в шоке. Вы лицо его видели? Он побледнел от муки.
— Да, он вспомнил о множестве оскорблений, которые ему пришлось перенести еще ребенком и позже, в юности. Мало того, что у Вейренка тигриная шевелюра, он еще и хромал, к вашему сведению, после того как по нему проскакала кобыла. А из-за того избиения на лугу он начал шарахаться от собственной тени.
— Мне казалось, это произошло на винограднике.
— Нет, он спутал два места, потому что оба раза терял сознание.
— Лишнее доказательство, что у него проблемы с головой, — сказал Данглар. — Парень, изъясняющийся александрийским стихом, явно не в себе.
— Капитан, вообще-то вам не свойственна нетерпимость.
— Вы считаете, что говорить стихами — это нормально?
— Он не виноват, у него это семейное.
Адамберг подбирал указательным пальцем растаявший в сидре сахар.
— Ну подумайте, Данглар. Почему Вейренк не дал в морду Ноэлю? Он достаточно силен, чтобы уложить лейтенанта на обе лопатки.