Вечность в смерти (сборник)
Шрифт:
Бонни сообразила, что все еще держит в руке телефон Дженис, и, взглянув на него, вдруг поняла, что пытается вспомнить номер, который во всех телефонах она устанавливала на быстрый набор, – номер Джо.
Она уронила телефон на колени, спрятала лицо в ладонях и, застонав, заскрежетала зубами. Ей не хотелось сдаваться первой, первой идти на мировую, первой признавать, что без него ее жизнь не складывается – не то чтобы вся ее жизнь была наполнена ситуациями, вроде этой, но все же… Ведь ушел он, следовательно, и возвращаться должен он.
– Ему придется вернуться, –
Покачав головой из стороны в сторону, чтобы размять затекшую шею, Бонни попыталась унять нарастающее нетерпение. Где же Дженни? Она не сомневалась, что Пим приложит все силы, чтобы вспомнить, – она всегда так делала. Тысячи картинок с Пим, спешащей ей на помощь и спасающей ее, мелькали у нее в голове… И неожиданно все исчезло, как будто что-то еще, не имеющее к этому отношения, пробилось в ее сознание.
Оно формировалось медленно, пока Бонни изучала темную полосу по краю ковра. Сначала оно было похоже на часть рисунка и было вплетено в ковер, но, приглядевшись внимательнее, она обнаружила, что то, что напоминало ей квадрат, на самом деле является скоплением палочек и черточек – вертикальных, горизонтальных и диагональных. Некоторые пересечения повторялись, но не было ни одной одинаковой схемы.
– Это твои инструкции, да? – Она обращалась скорее к самой себе, чем к ковру. Да-да, именно к себе. – Это какой-то язык, но он не похож ни на азиатский, как твой узор, ни на ближневосточный. Здесь нет даже намека на иероглифы. И на руны не похоже. – На этом познания Бонни в том, как выглядят иностранные и древние языки, заканчивались, однако она была абсолютно уверена, что это какое-то послание. – Джен умная, может, она знает.
Она раздраженно вздохнула:
– Господи, как жаль, что это не английский.
И появился английский.
– Ой. Спасибо.
По идее, думала Бонни, ей надо бы испугаться, впасть в истерику или хотя бы не поверить своим глазам, но ничего из этого она не испытала. Она не видела никакой опасности. Ковер не намеревался причинять кому-то вред, и у нее не было ни малейшего повода не верить своим глазам.
Она смотрела на слова «ломают, изменить, завершить», пытаясь определить, откуда начинать. Через несколько минут слова сложились в стихотворение.
И день, и секунда ломают всей жизни разбег.Однажды печаль станет счастьем, а горем – успех.Простого желанья не хватит, чтоб все изменить.И важно до ночи глубокой полет завершить.– До ночи глубокой. – Это точно волшебный ковер Пим. Она знает о нем, наверняка знала о нем все эти годы. Но что все это значит? Неужели Пим летала на нем… или уже летит… и должна завершить свой полет до глубокой ночи?
– Так когда, черт побери, наступает глубокая ночь? – повторила Бонни давний вопрос Дженис и, продолжая обращаться к ковру так, будто у него были уши, добавила: – Сейчас она не в очень хорошей форме, чтобы путешествовать, так что, может, пересмотрим вопрос с
Как ни странно, ответы она не получила.
Бонни охватило отчаяние. Понимая, что, если она не научится понимать ковер, то Пим может очень сильно расстроиться, она принялась снова вчитываться в строчки.
Но так и не находила в них смысла.
– Что я делала? Что я делала? – причитала она, пытаясь вспомнить, что делала, что говорила, к чему прикасалась и о чем думала, когда ковер ожил. Посадил бы он на себя Дженис вместо нее? – Что я делала?
Она вспомнила, что шел разговор о дурацкой вечеринке у Дженис, что попросила Дженис не вмешиваться в ее семейную жизнь, при этом погладила ковер, гадая, тканый он или плетеный, и сказала…
– Я сказала: «Я иногда жалею, что вышла замуж». – Бонни подождала от ковра какой-нибудь реакции, подтверждающей правильность ее догадки. – Знаю, я сказала ужасную вещь. Но я действительно временами жалею, что вышла замуж.
Ковер под ней завибрировал.
– О-ох.
Все четыре угла запульсировали, рябь передалась бахроме, ковер слегка повернулся вправо. Дрожь быстро усиливалась, движения ковра ускорялись. Наконец он сделал полный оборот вокруг своей оси и двинулся на следующий, с каждым мгновением увеличивая скорость.
– Джен? – Что-то пошло не так, и Бонни похолодела. Ей захотелось оказаться внизу, однако при этом совсем не улыбалось быть сброшенной мощной центробежной силой. – Дженис! Абракадабра! Ладно, беру свои слова обратно – я говорила несерьезно. Я люблю Джо. Я всегда его любила. Я счастлива, что мы поженились. Прекрати. Черт. Замри! Дже-е-енис!
Быстрее и быстрее… ковер вращался с огромной скоростью. Вместе с ковром вращалась и Бонни. Ее подташнивало, все плыло перед глазами. Она подумала о том, чтобы закрыть глаза, но потом решила, что это плохая идея. Надо быть начеку, ловить любую возможность спастись, стараться сохранить хотя бы остатки самообладания.
– Джен! Помоги! Кто-нибудь! Дже-енис! – Бонни подтянула колени к груди и уткнулась в них лицом. От страха ее сердце бешено стучало, она уже жалела, что так редко бывала в церкви.
Ковер вращался все быстрее и быстрее, причем с воем, который усиливался с каждой секундой, поэтому Бонни не услышала крик Дженис: «Что? Я здесь! Я поднимаюсь к тебе!» – и не увидела, как та, поднявшись на чердак, замерла как вкопанная со словами: «Господь Всемогущий».
4
Звонил мобильник. Бонни в колготках перебежала через гостиную своей квартиры в престижном доме и увидела, что на дисплее высветился номер сестры.
«Замечательно. День не мог начаться лучше».
Она открыла телефон-раскладушку и, приложив к уху, опустилась на дорогой паркет и заглянула под диван.
– Джен, я люблю тебя. Ты моя любимая сестра. Но у меня нет времени сейчас разговаривать с тобой.
Она провела рукой по покрывалу из китайского шелка, которым был застелен диван, и вспомнила, почему оно ей так нравится.