Вечный человек
Шрифт:
— Не знаешь, кого прикончили? — Тельмана.
— Тельмана?.. Разве он находился здесь, в Бухенвальде?
— Нет, его только что привезла.
Лагерники, выгребавшие утром золу из печи крематория, нашли расплавленные серебряные часы. Это были часы Тельмана.
Днем об убийстве руководителя немецкой компартии стало известно «Интернациональному центру». Далеко не все члены центра были коммунистами.
Но никому из них не хотелось верить, что не стало Эрнста Тельмана — популярнейшего среди рабочих Германии политического деятеля. «Интернациональный центр» выжидал, не сделают
После отбоя, ночью в помещении вещевого оклада начали собираться представители всех национальностей, входящих в «Интернациональный центр». Все дороги, ведущие к складу, охранялись подпольщиками. Участников митинга пропускали только по паролю.
От русских присутствовали Симагин, Назимов, Кимов, Смердов — всего десять человек.
На слабо освещенной стене висел портрет Тельмана, обрамленный траурной рамкой. Портрет по памяти нарисовал углем один из узников.
Русские, французы, немцы, чехи, поляки, югославы стояли плечом к плечу, низко склонив головы. Как только Вальтер — руководитель «Немецкого политического центра» — объявил митинг открытым, десятки людей тихо запели «Интернационал».
— Тельман будет жить в веках, его дело никогда не умрет. На место погибшего героя встанут тысячи и тысячи новых молодых борцов! — так сказал оратор.
«Интернациональный центр» постановил в ту ночью провести траурные митинги во всех бараках лагеря.
…Тридцатый барак. Здесь содержатся русские заключенные. Прозвучал сигнал отбоя. Люди из последних сил карабкаются на нары и укладываются спать. Внезапно погас свет. Тишина. В непроглядной темноте послышался чей-то негромкий скорбный голос:
— Товарищи! Траурный митинг считаем открытым. В ночь на восемнадцатое августа в Бухенвальде гитлеровские палачи зверски убили великого вождя немецкого пролетариата Эрнста Тельмана. Прошу поднять головы и почтить память товарища Тельмана. В тишине слышится прерывистое дыхание сотен людей.
— Мы никогда не забудем товарища Тельмана. Дело, за которое он боролся, живо и будет жить. Фашизм будет разгромлен! Товарищи, если кто из вас знает о жизненном и революционном пути Эрнста Тельмана, пусть расскажет о нем другим. Траурный митинг объявляю закрытым.
Зажегся свет. Люди невольно устремили взгляд в ту сторону, откуда только что звучал голос. Но ничто не напоминало о присутствии в бараке кого-либо из посторонних.
В последующие дни и ночи траурные митинги проводились в бараках и в рабочих командах. По-разному отмечалась память Тельмана. Вот работают в одной из штолен каменоломни три-четыре человека. Вдруг один из них опускает кирку, тихо, чтобы слышно было только соседям, говорит:
— Товарищи, в ночь на восемнадцатое августа… — и призывает почтить память Эрнста Тельмана минутой молчания. И узники, бросив работу, стоят минуту, скорбно опустив головы.
Весть
Назимов был рядом с ним. Утешать, вообще говорить что-либо в эти минуты Назимову казалось неуместным. Баки, словно принимая на себя часть этого горя, положил на плечо Отто руку.
Вытирая глаза ладонью, Отто говорил:
— Фашизм принес неисчислимые беды и страдания народам мира, также и всем честным немцам. Не перечислить его злодеяний. Но зверское убийство нашего Эрнста!.. Нет, это не будет забыто. Подняв руку на Тельмана, фашизм подписал свой приговор…
Отто тяжело поднялся с места.
— Спасибо, друг! — сказал он Назимову. — Спасибо за то, что разделяете наше горе.
Ночью Назимова вдруг разбудил связной с повязкой лагершуца, велел идти в умывальню.
— Скорее, там ждет вас Кимов Николай, — успел прошептать связной.
Кимов стоял у окна. Быстро обернулся на скрип двери.
— Борис, — прерывисто заговорил он, — сегодня гестапо арестовало двадцать человек. Причины пока неизвестны. Среди арестованных двое русских: Славин и Ефимов. Славин не состоит членом организации, но знает некоторых наших из людей Внутреннего лагеря. А Ефимов — связной Симагина. Ему известно очень многое.
Пораженный Назимов молчал.
— Симагин вполне верит Ефимову, — продолжал Кимов. — А вот Славин — молод, недостаточно глубоко изучен нами. Выдержит ли он пытки гестаповцев? — Помолчав, Кимов спросил: — Ефимов знает вас?
— Мне с ним не приходилось встречаться.
— Все равно будьте настороже. Центр приказывает временно прекратить всякие занятия. Если есть учебное оружие — вернуть по назначению. Немедленно! О случившемся сообщите комбатам. Остальным командирам и бойцам дивизии пока не следует говорить. Дальше будет видно. Указания — только через меня.
Никогда прежде не нависала над подпольной организацией столь грозная опасность. Что-то будет? Подполье замерло.
Утром во многих бараках гестаповцы произвели обыск. Явились и в сорок второй блок. Офицер гестапо вызвал Отто, отрывисто спросил у него что-то и помчался наверх. За ним побежали сопровождающие солдаты.
Назимов был занят обычным своим делом: вытирал пыль на нарах первого этажа, мыл полы. Мелькнувший в дверях офицер в черных перчатках показался ему знакомым. Где он видел его? Вот память…Постой, да ведь это… это же Реммер! Фон Реммер!..
Назимова словно облили кипятком, от макушки до пяток обожгла огненная струя. Не выдержав, он бросил тряпку, прислушался. Сверху доносилась ругань. Кого-то, кажется, ударили, что-то упало с грохотом. «Неужели гестаповцы напали на след организации?» Баки кинулся было к окну, где под маскировочной бумагой были спрятаны планы лагеря и эсэсовских бараков. Но сделать что-либо уже поздно было: стуча сапогами, гитлеровцы спускались вниз. Назимов шмыгнул в уборную.
Гестаповцы почему-то не обыскали нижний этаж. Назимов, затаив дыхание, ждал их ухода. Вот они — в коридоре. Вот — хлопнула дверь, все стихло. Удостоверившись, что гестаповцы покинули сорок второй барак, Назимов сейчас же побежал к Отто.