Вечный день
Шрифт:
Теперь Элен знала еще про книжный магазин, куда звонил Торн, и имя его адвоката — Стефани Клэйфорд. А под одеждой у нее была спрятана фотография Торна с коллегами возле какой-то загадочной коробки. Что же это такое?..
Далее машина направилась по северному берегу Темзы на запад, пока впереди не замаячила бетонная башня Нового Скотленд-Ярда. Миновав неприметные черные ворота, они оказались на асфальтированной стоянке, примыкающей к высотному зданию и корпусу пониже, где и припарковались среди одинаковых машин. Высокий выбрался наружу и открыл дверцу со стороны Хоппер:
— Вылезай.
После
— Жди здесь.
Через длинное прямоугольное помещение тянулись три деревянные скамьи. Единственная дверь из темного металла была оснащена окошком с раздвижной заслонкой, а украшением здесь служили выцветшие плакаты на правой стене. Скорбно-героическая мина премьер-министра, тактично подретушированная. Гротескная мультяшная белка с мешком назидала: «Только болван не бережет свой паек!» Еще один плакат призывал общественность к донорству: «Армии — кровь, фермам — труд!» Каждый чего-нибудь от тебя да хотел.
На жестких скамьях расположились человек пятнадцать-двадцать. Какой-то бородатый верзила с покрытой шрамами суровой физиономией пытался заснуть, беспрестанно ворочаясь в тщетных попытках найти удобное положение. Сидящие рядком три женщины в узких юбках со скучающим видом ковырялись в ногтях, тихонько переговариваясь.
Хоппер устроилась по возможности подальше от остальных, места через два от миниатюрной, безобидной на вид женщины в плотном коричневом пальто. При ее приближении та подняла взгляд и тут же опустила. Руки ее не знали покоя: она теребила костяшки пальцев будто четки.
Едва лишь Элен уселась, женщина заговорила:
— За что вас арестовали?
— Пока еще не знаю. Скоро сообщат. А вас за что?
— Мошенничество с пайком, — сконфуженно промолвила незнакомка. — Я не виновата.
— Конечно же, нет, — Хоппер практически позабыла о продуктовых карточках. Вот уже три года она находилась на государственном довольствии.
— У меня трое детей. А нам выделили только две нормы. Я все повторяла и повторяла им, что нам нужен дополнительный паек. А они — нет, пусть старший идет в армию. А он не хочет. Ему только пятнадцать, — ее глаза под очками увлажнились. — Не может он воевать.
— Уверена, до войны не дойдет, — пожалуй, получилось у Элен не особо убедительно.
Женщина снова уставилась на свои колени.
— От нас только и требуют, что новых успехов. Но мы из сил выбиваемся, а они не верят, — она продолжала теребить свои несчастные натруженные пальцы.
Такие истории были не редкостью, это Хоппер хорошо знала. Нехватка, нехватка, нехватка, нехватка — еды, воды, топлива, сна, развлечений, приличий. Прилавки магазинов представляли собой карусель перебрасываемой продукции в зависимости от обрыва или — что случалось гораздо реже — восстановления цепочки поставок. На платформе они выводили диаграмму достатка на Большой земле на основании содержимого трюмов снабженческих кораблей.
Восемнадцать месяцев назад
Порции в столовой, и без того не особо щедрые, стали просто жалкими. Военные теряли в весе и слабели. Наряды на платформе сократились, причем айсберговые выходы — катастрофически. Когда очередное снабженческое судно вновь прибыло с неполным грузом, военные с платформы обвинили его экипаж в краже провизии. От линчевания моряков спасли только такая же бледность и изнуренный вид.
В конце концов снабжение продовольствием вернулось к норме и сохраняло регулярность до последнего срыва поставок. Порой, когда запускались новые линии производства, привозили продукты, поражающие уже успевшими позабыться вкусовыми качествами. Тем не менее тенденция сомнений не вызывала. Список доступных продуктов сокращался ежемесячно. Хоппер порой задумывалась, когда ее сослуживцы последний раз пробовали перец, или кориандр, или апельсины.
— Вам стоит отправить его в армию, — сказала она вдруг, поразившись самой себе. Женщина подняла на нее взгляд, тоже удивленная. — Может, ему повезет с распределением. Я работаю на одной из платформ в Северной Атлантике. Там не так уж и скверно.
— На платформе? Значит, вы из заграницы? — спросила незнакомка уже несколько громче.
— Можно и так сказать.
— А это правда насчет Житницы?
— Что правда?
— Что каторжников заставляют работать по восемнадцать часов в сутки. И местных тоже. А если они не работают, их расстреливают. Так мне рассказывали. И их трупами удобряют землю для улучшения урожаев, которые они же и собирали.
— Об этом мне ничего неизвестно. Я же не с Житницы. Я работаю на океанской платформе.
Женщина, судя по всему, будто не видела разницы между местами за пределами Большой земли.
— Там мой муж. В Житнице.
— Мне очень жаль.
— Не стоит, — улыбнулась вдруг незнакомка. — Все равно он был дрянью. Дезертир. Сделал со мной вот это, — она отогнула воротник и указала на розовый зарубцевавшийся след ожога у основания шеи. — Только на удобрение он и годится.
Их прервал звук открывающейся в конце помещения двери. Дородный неряшливый полицейский сверился с планшетом в руке и объявил с сильным западным акцентом:
— Селькирк.
Поднялся рыжий юноша и нетвердо направился к выходу.
— Уортон. — Никто не шелохнулся. Констебль повторил имя, на этот раз громче, и тогда вздрогнул и проснулся бородатый верзила. Медленно поднявшись со скамейки, он побрел за парнем.
— Хоппер.
Элен бросила напоследок соседке:
— Удачи.
Женщина с прищуром посмотрела на нее:
— Ничего им не говорите.
На какое-то мгновение она показалась твердой и решительной, прежнего жалкого создания как не бывало. Хоппер даже задумалась, какая же из этих двух ее ипостасей истинная.