Вечный Град (сборник)
Шрифт:
– О, это Кресцент, местная достопримечательность, – засмеялся Гельвидиан. – Август терпит его, по-видимому, из уважения к памяти Антисфена и Диогена. А остальные просто предпочитают с ним не связываться. Слава богам, он нечасто появляется здесь. Но в Городе ты его еще не раз увидишь. Ну что ж? Главное позади. Куда теперь?
– Куда скажешь, – покорно отозвался Веттий.
– Но, если можно, куда-нибудь, где поспокойнее. Слова августа не идут у меня из головы. И весь его облик… Как странно – он как будто нехотя несет эту ношу… Говоришь, август нечасто так обращается к людям? Вот у него я хотел бы поучиться, хотя он стоик, а меня больше интересует Платон.
– Не ты один. Но император ведет довольно замкнутый образ жизни. Говорят, несколько лет назад, первое время своего правления, он чаще беседовал с
И Веттий, которому только что казалось, что одного взгляда на августа хватит ему на целый день размышлений, тотчас же оказался готов к новым впечатлениям и уже рвался прочитать тонкотканый узор Траяновой колонны; жаждал получше рассмотреть горделивый Капитолий с храмами Юпитера Наилучшего и Величайшего и Юноны-Советчицы; великолепные форумы с колоннами, возносящими к небу римских орлов; священный атрий Весты, неугасающий очаг огромного дома – Рима; мечтал пройтись по Священной дороге; погрузиться в жаркое кипение многолюдной Субуры, прогуляться под мраморными портиками, полюбоваться многочисленными фонтанами, взглянуть на гигантский мавзолей Адриана, на вершине которого, как он слышал, шумит настоящая зеленая роща; на храм Минервы; на Атенеум, где он будет учиться, и на ту диковинную инсулу Феликлы, о которой он только что услышал, – и весь Город казался ему новой увлекательной книгой, которую он только-только начал разворачивать.
Прошло не меньше месяца с того дня, как Марк Веттий покинул отчий дом. Все это время Вибию не покидало чувство тревоги. Она исполняла свои привычные обязанности хозяйки дома, следила за порядком, вникала в отчеты вилика об урожае, о продаже вина, о подготовке к зиме. Конечно, ее не покидала тревога о сыне, и с нетерпением ждала она заветного письма, которое известило бы, что он доехал и что все у него в порядке. И вот наконец Вибия услышала слова, которых ждала, как вести о спасении, – радостный возглас раба, исполнявшего обязанности нотария: «Госпожа, тебе письмо! Письмо из Рима!»
При слове «Рим» и при виде заветного папирусного свитка сердце Вибии тревожно забилось: «Давай! Давай сюда!» Дрожащими руками она развязала опутавшую свиток льняную веревку, раскрыла пергаменный чехол, запечатанный знакомой восковой печатью с совой Минервы. Наконец тонкий свиток раскрылся, и Вибия узнала руку сына! Это он! Он жив, здоров и пишет сам! Вибия подошла к застекленному окошку, снаружи залитому струями осеннего дождя, и, смахнув слезу, набежавшую от полноты чувств, начала читать:
«Марк Веттий Эпагаф Клодии Вибии, любезной матери, привет. Вот уже третий день, дорогая матушка, как прибыл я в Рим, и наконец могу с тобой побеседовать и хотя бы вкратце о том рассказать, как прошло мое путешествие, и о первых впечатлениях от Города. Знала бы ты, матушка, как не хватало мне тебя, сколько раз за время пути
Здесь, в Массилии, впервые увидал я морские просторы, а в гавани – такое великое множество кораблей, какое мне и во сне не снилось. А когда мы наконец поплыли вдоль побережья на восток, по морю Лигурийскому, ожили в моем уме столько раз читанные стихи божественного меонийца:
…С места попутный им ветер послал Аполлон сребролукий.Мачту поставили, парусы белые все распустили;Средний немедленно ветер надул и, поплывшему судну,Страшно вкруг киля его зашумели пурпурные волны;Быстро оно по волнам, бразды оставляя, летело… [5]5
Здесь и далее «Илиада» Гомера цитируется в переводе Н.И. Гнедича.
Пока мы плыли, незаметно все изменилось вокруг. Не серебряные Родана воды, а синие воды моря неба свод отражали, а по берегам росли не наши дубы, вязы и устремленные ввысь сосны, а кипарисы, оливы и кроной расстилающиеся в ширину зонтичные сосны…»
Вибия улыбнулась. В комнате словно теплее стало от этих слов, донесенных с жаркого юга, и в заплаканном окне как будто отразилось солнце. Милый мальчик! Как старательно он пишет, и как уже хорошо у него это получается, хотя и немного вычурно! Нет, конечно, такое дарование должно развиться во что-то великое – недаром с самых ранних лет в нем жило это стремление к знанию, ко всему возвышенному. Недаром просила она его не жалеть денег на папирус и не пользоваться сиюминутными вощеными табличками. Эти письма она будет хранить до конца своих дней… Вибия продолжила чтение, с любовью выговаривая каждое слово.
«О самом Городе позже расскажу я тебе, когда сам в нем лучше освоюсь, одно могу сказать тебе сейчас: он огромен! Кажется, во столько же раз он больше нашего Лугдуна, во сколько Лугдун больше нашей виллы! Матушка, как я счастлив, что здесь мне предстоит жить и учиться! Я намерен пробыть в Городе не менее двух лет. А дальше мой мысленный взор уже рисует Афины – колыбель философии. Матушка, в какое замечательное время довелось нам жить! Право слово, я, как Овидий, поздравляю себя с тем, что родился именно сейчас, когда у кормила империи стоит истинный мудрец, постигающий законы мироздания! Я непременно буду продолжать учиться красноречию, но обязательно постараюсь войти в круг мудрых мужей – философов. Впрочем, мои стремления тебе известны, и оттого, что я оказался в Городе, они не изменились, но лишь с новым жаром разгорелись! Встречен я был радушно, твой досточтимый дядя, Клодий Вибий, и жена его, Гельвидия Присцилла, шлют тебе привет. Будь здорова!»
Дочитав письмо, Вибия уже привычно зашептала: «Господи Боже, Иисусе Христе, спаси и сохрани его!..
Ко времени отъезда сына в Рим Вибии было тридцать три года. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы сказать: это истинная римлянка, настоящая римская матрона. Ее прекрасное лицо было едва лишь тронуто увяданием, в черных как смоль волосах блестели отдельные серебряные нити, но в ее облике уже читалось то, что женщинам благородным и чистым с возрастом заменяет мимолетную прелесть юности: чувство собственного достоинства и величавое спокойствие.