Вечный капитан

Чернобровкин Александр Васильевич

Мы с половцами добрались до лагеря на правом берегу Дуная, в котором ждали летом нападение гуннов. Царь Иван обеспечил нас продуктами и вином. В итоге полтора месяца, до наступление холодов, мы проваляли дурака, получая за это плату. Воевать зимой здесь не принято. Видимо, на морозе и чувства замерзают. Хотя, какие в Болгарии морозы?!

Зиму провели в Тырново. Моих дружинников расселили по домам горожан. Я жил во дворце. Чтобы не скучал, мне выделили наложницу, симпатичную молодую девушку по имени Юлия. Она была осиротевшей дочерью царского дружинника, состояла при царице любимой служанкой. Лет четырнадцати-пятнадцати, стройная, с густыми длинными темно-каштановыми волосами, прихваченными надраенным до золотого блеска медным обручем и спадающими на плечи и спину. Красивое мягкое личико с высоким чистым лбом, тонкими, изогнутыми

бровями, большими карими глаза, в которых играл отблеск внутреннего жара, и влажными алыми губками. Одета в белую льняную рубаху с длинными и расширяющимися книзу рукавами и золотой каймой по вороту и подолу и темно-красную тунику. На ногах что-то типа высоких башмачков, вышитых золотыми нитками, с закругленными носаками и с явным отличием левого от правого. В эту эпоху обувь делают одинаковую на обе ноги. Обул на левую — значит, левый; обуешь на правую — станет правым. Мне пришлось долго объяснять путивльскому сапожнику — он сразу понял, что надо сделать, но не мог догнать, зачем? — пока не получил «разную» обувь. Я впервые увидел еще у кого-то такую же. Одежда и обувь на девушке были дорогие, но не новые. Судя по всему, раньше принадлежали царице Марии. Юлия понравилась мне с первого взгляда. Довольно изголодавшегося. Увидел ее, когда возвращалась из загородного монастыря, куда ездила вместе с царской семьей. Царица Мария заметила, что девушка понравилась мне, и что-то сказала ей. Юлия покраснела и потупилась, но искоса посмотрела на меня.

На следующий день Иван Асень как бы между прочим сказал:

— У моей жены служит красивая девица Юлия. Не возьмешь ее?

Царь Иван, не смотря на повышенную религиозность, сам был не прочь сходить налево. У него имелось несколько внебрачных детей. Иван Асень заботился о них. Внебрачную дочь Анну женил на Мануиле, деспоте Фессалоник, брате Феодора Ангела, деспота Эпирского и своего союзника.

— Возьму, — не стал я ломаться.

Вечером она пришла ко мне в комнату застелить постель. Жил я на втором этаже по соседству с царем. Это была коморка метра три на два, с завешенной плотной темно-коричневой материей входом и без окон. В ней стояла широкая кровать, занимавшая две трети помещения, сундук для одежды и табуретка с круглой дыркой в центре, под которой находился накрытый крышкой, толстостенный, высокий и широкогорлый — не промахнешься — глиняный кувшин. Утром служанка приносила и ставила на табуретку медный таз с водой для умывания и забирала кувшин, обязательно заглянув в него. То ли проверяла, отличается ли княжеское говно от крестьянского, то ли ленилась понапрасну опорожнять кувшин, то ли воду экономила. На сундуке стоял бронзовый подсвечник наподобие тех, что в кабинете царя, только меньшего размера. Три восковые свечи ярко освещали коморку. Юлия была без обруча на голове и в новой белой льняной рубахе с розовой каймой. От девушки исходил ее слышный запах розы. Наклонившись, из-за чего тонкая материя натянулась на попке, Юлия долго возилась с одеялом из куньих шкурок. Не думаю, что у нее есть сексуальный опыт. Скорее, инстинктивно знает, как завести мужчину.

Расстелив постель, спросила тихо:

— Мне остаться?

— Если ты этого хочешь, — выдавили хрипло остатки воспитания, приобретенного в двадцатом веке, хотя тело недвусмысленно голосовало «за».

Она была не против. Иначе бы не пришла. Послужив царице и вкусив «красивой» жизни, явно не хотела становиться женой обычного дружинника. Юлия опять повернулась ко мне спиной и медленно сняла через голову рубаху. Тело было белое, без изъянов, с двумя ямочками над округлыми ягодицами. Девушка двумя руками убрала волосы с лица на спину, наклонилась, приподнимая край одеяла. Между немного раздвинутыми, белыми бедрами мелькнула черная шерстка. Когда легла на спину, упругие и налитые груди с большими и как бы припухшими сосками, казавшимися черными на белой коже с тонкими бледно-голубыми жилками, осели и малость отклонились к бокам. Укрывшись одеялом до подбородка, Юлия лежала с закрытыми глазами и, казалось, не дышала. Лишь иногда нижняя губа еле заметно дергалась у левого уголка рта. Я разделся, задул свечи. Фитили еще несколько мгновений тлели, испуская сладковатый, медовый аромат.

От моего прикосновения по ее телу пробежала легкая дрожь. Кожа была тонкая и теплая. Целоваться Юлия не умела, но откликнулась живо. Губы ее быстро потеряли упругость, растаяли. Она тихо

попискивала, когда я делал приятно, а потом хваталась двумя руками за тюфяк, набитый пухом. Я завел ее так, что девушка сама подалась вверх тазом, чтобы боль не дала блаженству плеснуться через край. В эту эпоху к песням любви относятся без одобрения. Мне и с Аликой пришлось долго поработать прежде, чем она перестала контролировать себя во время занятий любовью. Юлия оказалась темпераментнее. Она яростно царапала тюфяк правой рукой, а левую кусала, чтобы не стонать громко. Царапать и кусать меня не осмеливалась, хотя я не возражал. После Латифы мне уже ничего не страшно.

В конце февраля пришло известие из Константинополя. Латиняне все-таки решились женить Балдуина на Елене, дочери Ивана Асеня, который станет регентом при малолетнем императоре. А что им оставалось делать?! Феодор Эпирский уже разорял окрестности Константинополя. После Пасхи болгарский царь должен был прибыть с дочерью в столицу Латинской империи.

— Сопроводишь меня до Константинополя, отгуляем свадьбу, после чего щедро награжу и отпущу домой, — пообещал мне Иван Асень.

Но, как любил повторять сам болгарский царь, человек предполагает, а бог располагает. Точнее, коррективы внес Феодор Ангел Комнин Дука, Эпирский деспот. Узнав, что Константинополь достанется Ивану Асеню, деспот наплевал на союзнический договор и северо-западнее Адрианополя переправился с войском через реку Марицу, по которой в то время проходила граница.

Утром шестого марта я по просьбе Ивана Асеня проводил совместные учения своей дружины и болгарского отряда на лугу возле города. Ничто так не сплачивает войско, как ненависть к командиру во время тупой муштры. Отряд болгарских пехотинцев, построенный в четыре шеренги, вдруг перестал наступать. Солдаты замерли и уставились на всадника, который скакал по дороге к столице с севера. За спиной у него был прикреплен дротик с красным треугольным флажком.

— Война, — коротко сказал мне командир болгарского отряда.

Когда я добрался до царского дворца, в кабинете Ивана Асеня прислуга наводила порядок, собирая черепки и осколки разбитой посуды. В помещении было темновато, потому что валялся на полу и погнутый бронзовый подсвечник. Судя по сломанному краю столешницы, об нее и молотил царь подсвечником. Иногда Иван Асень бывал чрезмерно эмоциональным. Это присуще истово верующим, поскольку любая религия базируется на избытке чувств, а не разума. Сам царь сидел в темном углу на стуле, ссутулившийся и насупленный, напоминая сыча в дупле.

Поскольку с севера мог напасть только Феодор Ангел, деспот Эпира, я сказал:

— Я тебе предупреждал, что у ромеев нет союзников.

— Он клялся на Библии и целовал крест! — издав звук, похожий на всхлип, воскликнул Иван Асень.

— Если бы надо было для дела, он бы тебя и в зад поцеловал, — сказал я.

— Бог его накажет за это! — распрямляя спину, пророческим тоном пригрозил царь Иван.

— На счет бога не знаю, но нам не мешало бы его наказать, — молвил я.

— Мы и станем орудием божьим! — произнес, как клятву, Иван Асень и встал со стула. — Мы дадим ему достойный отпор!

— Большое у него войско? — спросил я.

— Точно сообщит следующий гонец. Предположительно, тысяч пять-семь, может, больше, — ответил царь Болгарии. — Я сейчас разошлю гонцов, созову ополчение…

— Пока оно соберется, враг уже будет под стенами Тырново, — перебил я. — Сколько им идти сюда?

— Дней пять-шесть, — ответил он. — Они вроде бы стоят на месте. Наверное, ждут подкрепления. Мое ополчение успеет собраться. Здесь и дадим бой.

— Именно этого Феодор от тебя и ждет. Наверное, придумал уже, как разобьет твое меньшее войско, — попророчествовал и я.

Царь Иван насупился и собрался было сказать мне что-то очень эмоциональное, но, видимо, в предыдущей истерике выплеснул слишком много и не успел подзарядиться. Поэтому спросил спокойно:

— Что ты предлагаешь?

— Нападем на него первыми и там, где он нас не ждет, — ответил я. — Возьмем только конных и пойдем без остановок, чтобы наше появление стало для него неожиданностью.

— У меня и тысячи конных нет под рукой! — воскликнул царь Иван.

— Этого хватит, чтобы нанести чувствительный удар, — сказал я. — Не обязательно перебить все его войско. Хватит смерти одного Феодора. Или истребления лучшей части армии. Как говорят китайцы, бей по голове, а остальное само развалится.