Вечный колокол
Шрифт:
Белояр мгновенно повернул голову, отрешенность его вмиг исчезла. Князь перестал щуриться, глаза его распахнулись от удивления, и брови поползли вверх. Волхвы, стоящие рядом, зашептались, передавая новость дальше. Бояре недовольно зашевелились, Сова Осмолов сжал кулак и скрипнул зубами, посадник переглянулся с «конечниками».
— Почему, Млад? — обиженно, разочаровано спросил Перемысл, оглядываясь на бояр.
— Я не уверен, — ответил тот немного тверже, — надо быть уверенным до конца, а я до конца не уверен.
Осмолов посмотрел на Млада с ненавистью и собирался что-то сказать, но передумал.
— В
— Во всем. Я не был собой. Это не мои видения. Моих собственных видений было всего два, и их здесь, очевидно, нет.
— Млад, ты опять начинаешь подводить теории под гадание, — тихо сказал Перемысл.
— Да, — Млад решил, что ему проще согласиться, чем доказать обратное.
— Твои видения противоречат остальному? — Белояр смотрел на Млада, как игрок в кости на брошенные фишки: глаза его горели огнем.
— Да. Мои видения перечеркивают сделанные выводы. Но это не значит, что они истинны, а все остальное — ложь.
— В таком случае, я с тобой согласен, — кивнул Белояр, — не подписывай. Пусть останется толика сомнений.
Князь перевел взгляд на Белояра: глаза юноши выражали негодование и обиду.
— Но… но почему? Ведь… ведь это Правда? — запинаясь спросил он у волхва.
— Никто не знает, что есть Правда. Один голос — против тридцати девяти. Это ничего не меняет, лишь подчеркивает: гадание не может иметь законной силы.
Площадь заволновалась, почувствовав заминку.
— Сорок, — князь упрямо сжал губы и чуть откинул лицо назад, — сорок, а не тридцать девять против одного! Я подпишу грамоту. Я видел то же самое.
— Не делай этого, юноша, — Белояр кивнул князю и снисходительно нагнул голову на бок, — не делай. Ты слишком молод, чтоб принимать подобные решения самостоятельно. На тебя смотрит Новгород. Подумай, что будет в городе сегодня ночью, если ты подпишешь эту грамоту. А завтра в ответ на кровавую ночь начнется война. И не только Казань — но и Крым, и Астрахань, и Ногайская орда через месяц встанут под стенами Москвы и Киева, а через два — осадят Новгород. Не полагайся на чувства в своих действиях. Такие вопросы решает боярская дума. Пока.
Князь втянул воздух сквозь раздутые ноздри и опустил голову, но тут в разговор вступил Сова Осмолов.
— С каких пор волхвы дают советы князьям? Ты верно заметил, старик, такие вопросы решают бояре, а не волхвы. Если речь идет о Правде, о какой осторожности мы говорим? Юноша горяч, но на этот раз он прав — Правда стоит того, чтобы бороться за нее с оружием в руках.
— И кто сказал тебе, что Русь слабей орды? — добавил Чернота Свиблов, — Это мы встанем у стен Казани и Астрахани, а не они у стен Новгорода! Это они наши подданные, они платят нам дань, а не мы им!
— Давно ли? — чуть усмехнулся Белояр.
— Довольно, — оборвал их юноша, — ты отрезвил меня, Белояр. Я благодарен тебе. Я не стану подписывать грамоты, даже если дума единогласно решит, что я должен ее подписать.
— А татары слишком вольно разгуливают по торгу… — пробурчал под нос один из «конечников», но князь глянул на него коротким взглядом, и тот осекся.
— Новгородцы ненавидят татар, — продолжил за него Сова Осмолов, — Русь сносила их засилье сотни лет.
— Новгородцы видели татар только на торге, —
— Новгородцы имеют свою голову на плечах, — с достоинством сказал посадник, — они не собаки, чтоб их кто-то уськал.
— Я не хотел обидеть новгородцев, — кротко ответил князь, опустив голову.
— Может быть, мы вернемся к грамоте? — робко вставил Перемысл, — люди волнуются…
Сова Осмолов с ненавистью глянул на Млада и полушутливо проворчал:
— Выискался… Сомневается он! Никто не сомневается, а он — сомневается! Я еще выясню, кто ты таков…
Млад вскинул глаза — несмотря на снисходительный тон, в голосе боярина он услышал и презрение, и угрозу.
— Я — Ветров Млад Мстиславич, сын Мстислава-Вспомощника, мне нечего стыдиться и нечего скрывать.
Боярин скривил лицо, но смешался под горящим взором Белояра — сильные мира сего не смели грозить волхву.
— Млад, ты хорошо подумал? — спросил Перемысл, оглядываясь на бояр и посадника.
Млад кивнул.
— Объяви об этом людям. Только… попроще, ладно? Это не студенты.
Млад кивнул и попытался представить, будто это что-то вроде лекции, и волноваться совершенно необязательно. Он повернулся лицом к подавшейся вперед толпе и набрал воздуха в грудь.
— Я не поставил своей подписи под этой грамотой. Я не уверен в правде гадания, — выкрикнул он в толпу.
Ропот пронесся над площадью и перешел за ворота, где собрались новгородцы. И ропот этот выражал разочарование.
4. Князь Новгородский
Князь Новгородский, символ объединенной под властью Новгорода Руси, любимец народа, надежда государства и оплот законности, Волот Борисович в то утро проснулся до света и долго стоял босиком, глядя сквозь решетчатое окно на зимний сумрак: как сонные бабы носят воду, как конюхи выводят во двор княжьих лошадей, как лениво и зябко выбивают половики две девки, переругиваясь между собой, как поварята тащат через ворота во двор свиную тушу… Ему было грустно. И думал он о том, что его никто не любит. На свете был только один человек, который мог его любить — отец. Все остальные либо ненавидят его, либо используют. И от каждого — от каждого! — можно в любую минуту ждать подвоха.
В годовщину смерти отца Волоту приснился сон. Это был и не сон, наверное, потому что он точно знал, что проснулся, думал об отце и о разговоре с доктором Велезаром накануне. Пожалуй, доктора Волот относил к тем немногочисленным людям, которые не искали в общении с ним корысти. Велезара, волхва Белояра и собственного дядьку — наверное, лишь этих троих можно было без боязни считать заслуживающими доверия. Отец учил Волота искать чужую выгоду в каждом поступке, слове или совете. И примеривать на собственные интересы. Оставшись в одиночестве, Волот честно пытался понять, что движет каждым из тех, кто его окружал. И не понимал! За год он успел запутаться, заблудиться, и с трудом вспоминал, а чего, собственно, хочет сам. Споры в боярской думе приводили его мысли в смятение: он и соглашался с каждым, и не верил каждому, и искал в каждом слове подвоха, и не мог не признавать правоты.