Вечный колокол
Шрифт:
Десять тысяч несосчитанных вдохов остались позади, когда издали до него долетел еле слышный зов. Млад не понял, кто его зовет и куда, но кто-то искал его, кто-то хотел его, кто-то ждал его. Это не прибавило сил, это не ослабило боли, но Млад почувствовал, как дрогнули веки: надежда шевельнулась в груди, затрепетала, как крылья бабочки, прохладным ветром коснулась лица…
Еще десять тысяч вдохов потребовалось ему, чтоб ответить на этот зов, чтоб разорвать вокруг себя темноту, как паутину, и впустить в глаза свет.
11. Князь Новгородский. После веча
Волот
И вместе с тем… Кто должен найти убийц Белояра? Кто должен наказать Сову Осмолова за оговор честного волхва? Кто должен собирать ополчение? Кто должен писать грамоты князьям-соседям?
Грамоты соседям написал Смеян Тушич — ему ли не знать, как надо правильно составить бумагу? Ополчение собирал Ивор Черепанов — на то он и тысяцкий.
Волот надеялся, что оболганный волхв прибегнет к княжьему суду, но тот почему-то промолчал: до Волота и слухов о нем не доходило. Затевать же дело о том, что Сова Осмолов хотел обмануть вече, Волот побоялся. Печать на грамоте оказалась подлинной, хотя ни один человек не усомнился в правоте волхва и лжи Совы Осмолова: волхвы подтвердили это, но их слово для суда ничего не значило. Осмолов опять вышел сухим из воды!
Князь не мог понять, почему волхв оставил Осмолова безнаказанным. Если бы кто-то посмел обвинить Волота в измене, обвинить голословно и только для того, чтоб перетянуть вече на свою сторону, он бы вызвал лгуна на поединок. Даже не для того, чтоб доказать свою невиновность, а из мести, чтоб никому и никогда не пришло в голову, будто с ним можно поступить подобным образом! А если не поединок — то справедливый суд. Чтоб все поняли: ложь обязательно будет наказана! Так или иначе! А впрочем… кто же знает этих волхвов…
Смерть Белояра напугала князя больше, чем возмутила. Он помнил отчаянные слова оболганного волхва: «Неподвластная нам сила сумела заморочить нас, выдавая чужие видения за Правду. Странные люди встретились мне: люди, по силе равные волхвам, но не боящиеся лжи, предательств и провокаций». Волот не мог не верить волхву, потому что волхв не может лгать. Но и не хотел верить, потому что слова эти слишком непохожи были на правду. Лишившись Белояра, он не знал, у кого спросить совета. Волхв не может лгать, но он может ошибаться.
Князь со всей горячностью взялся за поиск убийц, но и тут его поджидала неприятность: выяснилось, что у него в руках вообще нет никакой действительной власти. Кроме дядьки и челяди, не нашлось ни одного человека, которому он мог бы отдать приказ. Верно сказал Ивор — князь только символ для новгородцев. Да, выйди он на торг и крикни, что ему нужна помощь, и новгородцы сбегутся, и выполнят любую его прихоть. Но что они при этом подумают? Что у князя нет своих людей? А дружина?
Дружина слушала Ивора. А Ивор собирал ополчение и готовился к походу — ему было не до «прихотей» малолетнего княжича.
Княжий суд, который собирался раз в неделю, при близком рассмотрении оказался судом посадника. И судебные приставы, и писари, и дознаватели — все оказались в распоряжении посадника, и все несли службу в детинце, а не в Городище. Волот никогда не задумывался об этом, принимая как должное свое присутствие на суде. И только теперь начал понимать: в суде он тоже был всего лишь символом, ни одного решения против Смеяна Тушича не принял, да и не всегда понимал, почему тот выносит постановление в пользу вдовы, а не сына, или в пользу младшего брата, а не старшего. Он доверял посаднику! И напрасно, потому что земельные тяжбы, коих в суде рассматривали больше всего — это деньги, и зачастую — большие деньги. Кто знает, брал посадник мзду или нет? Кто знает, приходились ему родственниками эти люди или нет? А Волоту было так скучно на судебных разбирательствах! Он едва не засыпал, краем уха прислушиваясь к взаимным обвинениям, к публичным склокам и громким оскорблениям друг друга. Единственное, что он судил с легкостью — это поединки. И Смеян Тушич, словно в насмешку над князем (это теперь Волот понял, что в насмешку) всегда доверял ему судить бои. И даже больше — доверял решать, кто может выставить вместо себя наймита, а кто — не может.
Через пять дней после веча, скрежеща зубами, Волот отправился к посаднику на поклон. Он долго колебался, долго искал другой выход, но так и не нашел. Смерть Белояра должна была быть отмщена, и силы, стоящие за его убийством, тоже стоило распознать и вывести на чистую воду, и Волот поступился гордостью. После заседания думы он не сразу решился обратиться к посаднику, подбирал слова, поднимаясь с места, и едва не упустил нужное время: Воецкий-Караваев выходил из палаты, обсуждая что-то с думным писарем.
— Смеян Тушич, — Волот попытался вложить в голос властность и серьезность. На его слова оглянулась вся дума, некоторые даже остановились и недоуменно смотрели на князя, словно он нарушил неписаный закон.
Посадник замер, пробормотал что-то писарю, и оглянулся.
— Я слушаю тебя, князь, — он улыбнулся Волоту. По-доброму улыбнулся, по-отечески. Но князь устал от их отеческих улыбок!
— Подойди сюда. Я хочу говорить с тобой.
Посадник снова что-то сказал писарю и вернулся. Бояре навострили уши, казалось, никто не спешит выйти из палаты. В дверях образовался затор — как будто случайно!
Волот не хотел устраивать балагана. Он уже раскаивался, что обратился к Смеяну Тушичу при всех, поэтому встал и пошел посаднику навстречу, забыв о гордости и властности.
— Пусть они уйдут, — Волот упрямо сжал губы и посмотрел на толпящихся у выхода бояр.
— У тебя ко мне серьезное дело? — спросил посадник, — может быть, лучше поговорить в другом месте? Где нас никто не услышит?
— Да, дело у меня серьезное, но в нем нет никакой тайны, — Волот подождал, когда за последним боярином закроется дверь, — я хотел спросить, почему суд называется княжьим, но в моем распоряжении нет ни одного человека? Почему я своей властью не могу готовить к суду некоторые дела?