Вечный поход
Шрифт:
Вряд ли он спал в эту ночь!
Разве что вполглаза, вскидываясь от каждого шороха. Но мышцам даже от такого беспокойного ночлега – польза. А мне и подавно – с таким встревоженным напарником и постового не нужно.
Выспался я как никогда.
Двое русских солдат – уже полк… Когда спину в бою прикрывает товарищ – можно выходить на бой с каким угодно супостатом.
Глава девятнадцатая
Божья воля
Римляне покидали лагерь. Зато вода заметно прибывала. К тому времени, когда половина когорт легиона прошла ворота, две из трёх основных
Пришлось оставшимся когортам выдвигаться по третьей – виа квинтана,* – которая ещё похожа была на подобие дороги. Дальше воины двигались вдоль лагерного вала с частоколом.
Отряд за отрядом покидали лагерь, прикрываясь скутумами от ожесточившегося ливня. Тем, кто двигался внутри строя, на этот раз было легче – они ориентировались по спинам товарищей. Передние же линии шагали в неизвестность практически вслепую.
Выйдя за территорию лагеря, когорты разделились на манипулы* и в шахматном порядке поползли по склону, как гигантские влажно поблёскивающие черепахи. Именно поползли. Необходимость держать чёткое равнение в рядах и шеренгах – при определённом фиксированном положении щитов: спереди, с боков и сверху – не позволяла хоть насколько-нибудь ускорить шаг.
Легионеры, что находились во внутренних рядах, держали свои щиты над головами. С тем лишь отличием от боевого порядка, что удерживали их кистями рук, просто положив на шлемы. Дождь никоим образом, при всей его шквальности, не мог сравниться с ударами мечей, а значит, и нечего напрягать предплечья.
Знаменитый римский строй «черепаха» – когда прямоугольный строй легионеров закрывался с боков и сверху щитами, образуя своеобразный панцирь над единым военным организмом – на сей раз наилучшим образом подошёл для сражения с жесточайшим ливнем.
Скутумы накрывали когорты, как черепица на прохудившейся крыше. Напор небесной влаги был таковым, что она без труда стекала ручьями в зазоры между щитами. Текла в зазоры между пластин лорик, напитывала собою туники.
И били по щитам не стрелы, а водяные струи.
И ползли под ливнем ничего не понимающие «черепахи», вереницей, одна за одной…
А может, это было начало всемирного потопа?!
Того самого, о котором нет-нет, да и заводили разговоры пришлые иноверцы, называвшие себя «христианами» и проклинавшие римских богов. Во всяком случае, больше ничего на ум Тицию не приходило, а всматриваясь вверх сквозь щель между щитами, он видел только хлеставшие струи воды и рыхлое влажное марево.
Божественных дланей, что держали опрокинутый горловиной вниз сосуд и огульно карали всех людей за совокупные грехи, не наблюдалось.
А может, их просто не разглядеть было за плотнейшим покрывалом, сотканным из водных струй?
…Цезарь, с силой нахлёстывая растерявшегося коня, направлял его за авангардным отрядом. Чуть сзади, всего в нескольких шагах, чтобы не потерять Предводителя из виду, полуподковой передвигался отряд телохранителей. Ливень хлестал настолько плотно, что не мудрено было и упустить, не заметить, куда через миг понесёт полководца взбрыкнувшая лошадь. Распознать его можно было лишь по длинному алому плащу, который в этом мареве выглядел как чёрный, и по высокому плюмажу, уже достаточно слипшемуся от небесной влаги.
Великий
И тогда, чтобы не искать свою судьбу в нескончаемых потоках воды… а быть может, что-то почувствовав… он остановил коня и поднял вверх руку.
ЗДЕСЬ!
Во все концы от него поползли команды, передаваемые голосами от отряда к отряду.
Легионам понадобилось около получаса, чтобы отыскать друг друга в этой взбесившейся стихии, найти свои места в общем штатном построении и занять их.
Они стояли, выстроившись боевым порядком, абсолютно ничего не понимая. Такого за весь срок их службы, за всё время боевых действий – ещё не бывало! Выйти скрытно до рассвета в поле, да ещё в такую неслыханную непогоду, и здесь стоять, ожидая неизвестно чего!
Им уже не было особой нужды прикрываться сверху щитами – каждый легионер успел промокнуть до нитки. Доспехи противно и даже болезненно ёрзали по мокрому телу, туники прилипли к коже и мешали свободным движениям. Но черепичная крыша из щитов по-прежнему не разбиралась. Хотя бы затем, чтобы не стекали по лицам струи, не мешали рассматривать и без того непроглядную даль.
Между тем рассвет уже спешил навстречу римлянам. Пытался пробиться сквозь эти небесные хляби, но покуда тщетно. Правда, заметно посерел воздух, и струи ливня начали слегка поблескивать. В ответ на это ливень усилился ещё, хотя уже и без того представлял из себя сплошную гору воды, вздымавшуюся в воздухе. Казалось, струи не падают, потому как просто уже некуда, а висят, ожидая своей очереди.
О, боги! Тиций, не единожды перебравший имена всех известных ему богов, в том числе даже совсем непричастных к стихиям, принялся обращаться к ним по новому кругу. Увы, все его взывания к небу – с просьбой унять этот потоп! – должно быть, смывались ливнем мгновенно, с самых губ, и уносились по земле вместе с пенящимися грязными потоками.
…Сколько бесконечных мгновений утонуло в холодной мутной воде?
Тицию показалось, что ливень незаметно стал стихать. Он всмотрелся. Действительно! Неужели возымела действие его мольба?! Не все слова, стало быть, смыло ливнем…
В первую очередь это ощущалось подспудно; словно теперь легионы стояли внутри гигантского помещения с колышущимися водяными стенами, и вот эти стены принялись незаметно, шаг за шагом, отступать. Струи, хлеставшие по доспехам, не умерили свою прыть, однако утончились. Из-за этого вокруг немного посветлело, а может, просто рассвет сумел пробиться сквозь почти неприступные водные заслоны.
Тицию, стоявшему в боевом расположении принципов – во второй линии шеренг, – поверх крыши из скутумов уже была видна фигура Цезаря на коне. Далеко впереди. Заметно ниже по склону. Оба легата – чуть поодаль. Отряд телохранителей, вытянувшийся в линию.
Стена дождя действительно мало-помалу отступала, неотступно светлея. В мир возвращались краски… Сначала в самых грязных сочетаниях с серым и чёрным. Плащ полководца уже сделал заявку на свой алый цвет, но покуда ещё различался, как грязное пятно, напоминавшее засохшую кровь, где красное только угадывается.