Вечный порт с именем Юность. Трилогия
Шрифт:
– Я из военных. Дисциплина. А в общем, как-то не задавался этим вопросом.
– Гм… Нехорошо, парторг, приехали и не соизволили доложить о командировке.
– Я написал финансовый отчет и сдал в бухгалтерию. Остальное расскажу на бюро, в пятницу.
– Как оценили нашу работу?
– Мою плохо… Вашу? Насколько я понял – удовлетворительно.
– Гм… Ну, а…
– Вы хотите спросить о конечном результате? Почти все обвинения, изложенные в вашем рапорте, я признал.
– Еще бы! Факты!
– Признал
– Ну, это, дорогой, самокритиканство! На моем веку я перевидал партийных работников, но не многие из них вращались среди народа столько, сколько вы. Наша большая организация всегда чутко прислушивалась к голосу партии!
– Зато я, полномочный представитель партии, оказался не на высоте, если говорить в вашем возвышенном стиле.
– Сурен Карапетович, – прервал Терещенко. – Вы передали разговор… тот… Помните?
– О куклах и ниточках? Как же, помню… Нет. Я решил, что, говоря о жизни, как о кукольном театре, вы шутили. Правильно?
– Совершенно! – Терещенко облегченно вздохнул.
– И поэтому, когда мне предложили перевод с повышением, я отказался. Сказал, что мы отлично понимаем друг друга, и заверил, что работа пойдет на лад.
– Вы не притворяетесь, Сурен Карапетович?
– Я уверен, что работа пойдет на лад.
Терещенко встал, подошел к окну и с минуту рассеянно поглядывал на улицу.
– Ну что ж, – наконец произнес он. – Воля ваша. Тогда к делу. Отряд вошел в плановый график. Большинство прорех, указанных комиссией, залатали. Моральный климат не хуже, чем у других, финансовый – подтягиваем к запланированному. И все это за один месяц, больше половины которого – не в обиду будет сказано – вы отсутствовали.
– О ваших энергичных действиях я слышал в Москве.
– Кто говорил? Как? На каком уровне?
– Начальник политуправления на семинаре по экономике.
– Приятно… Но есть и нюансы. Вы, конечно, уже знаете о выкрутасах командира звена Романовского?
Аракелян знал. Романовский сразу же по возвращении парторга из Москвы рассказал ему все.
– Я решил объявить ему строгий выговор и вырезать талон нарушения, – медленно продолжал Терещенко. – Думаю, что довольно мягкое взыскание дополните партийным?
Что мог возразить Аракелян? Произнести речь о воспитании человека с цитатами из трудов Макаренко? Он знал, что Романовский пошел в полет исключительно ради Туманова. Что к молодому пилоту вернулась уверенность, чувство собственной полноценности.
…Что есть действеннее воспитания личным примером? А если каждый будет вылетать по примеру Романовского, вырастет кладбище обломков. Неужели полет в чертовой круговерти был единственной возможностью победить в юноше страх? Романовский уверен в этом. В конце концов, можно было уговорить Терещенко дать добро на полет, и тогда бы не было ошибки с инструкциями по безопасности. Вот тут ты врешь сам себе, парторг. Не будет Терещенко нарушать инструкции ради какого-то Туманова…
Терещенко повернулся от окна и внимательно, слегка иронически смотрел на Аракеляна.
– Я жду…
– Согласен с вашим решением по административной части, а вот подвергнуть сомнению партийность Романовского не вижу оснований.
– Боитесь, что как журналист он будет апеллировать к газете?
– Вы плохо думаете об этом человеке, командир!
– А мне с ним не детей крестить! До свидания!
Терещенко ушел. Аракелян думал о том, что, кажется, выбрал не ту правду, которую подсказала совесть. А разве можно выполнять долг вопреки совести, вопреки чувству истины?
Он вызвал по телефону Романовского.
– Борис Николаевич, что выше: долг или совесть?
– Вопрос странный. Мне кажется, одно должно быть связано с другим.
– А если раздваивается? Если есть сомнения? Можешь ответить конкретно?
– Если бы внутренний мир точно соответствовал поступкам, то сразу можно было бы сказать: вот этот святой, вот этот стяжатель…
– Ты не ответил на вопрос.
– Начинаю догадываться, о чем вы говорите. Если догадка верна, то нужно смотреть шире и рассуждать о пользе не для одного человека, а для многих…
«Для многих людей, – повторил Аракелян, положив трубку на рычаг. – Тогда все правильно. А вернее, – нет двух правд!»
Перед отчетно-выборным собранием коммунистов Терещенко томило предчувствие какой-то беды.
Сегодня он ходил хмурый, раздражительный, придирчиво проверял все службы и подразделения отряда. Тяжело отдуваясь, он влез по крутой лестнице на вышку командно-диспетчерского пункта. Диспетчер был новый, из офицеров запаса, и проконтролировать его работу не мешало.