Вечный шах
Шрифт:
Александром Петровичем и, опустившись в замысловатое кресло, отчитался:
– Возвращаю в целости и сохранности со всем добром.
– Пригодилось?
– поинтересовался Александр Петрович.
– Еще как, - не вдаваясь в подробности, подтвердил Смирнов.
– Вот и славненько, - тихо порадовался Александр Петрович и ласково
поглядел на Смирнова - ждал-таки сообщений с вдохновляющими его
подробностями.
– Ты
– Ты и твои содельцы.
Можете спокойно жить и размножаться. В рамках приличия, естественно. Дань
выплачивать больше не надо.
– Спасибо, - душевно сказал Александр Петрович. - Вероятно,
понадобятся свидетели? Я предварительно подготовил тех, что попристойнее.
Валерия и Джона.
– Валерий - основная жертва рэкета, а Джон - запуганный и
завербованный ими? - догадался об амплуа названных Смирнов. -
Предусмотрителен ты, Саша. А Джон согласился?
– Куда ему деваться?
– Александр Петрович оскалился, как гиена, и
вдруг спохватился, понял, что не проявил деликатного внимания к
собеседнику.
– А ваши-то дела как, Александр Иванович? - Наши-то? -
Смирнов на мгновение затуманился и ответил бородатой шуткой. - У
прокурора.
К вечеру все четверо опять собрались у Спиридонова. Собрались к семи
часам почти одновременно, как на службу пришли. Смирнов сурово оглядел
свою команду и спросил строго:
– Водки купили?
– Купил. Десять бутылок, - гордясь тем, что угадал, звонко
отрапортовал Виктор.
– Саня, может, сначала о деле? Я же обещал представить к завтрашнему
дню подробное и доказательное изложение событий, - осторожно запротестовал
Алик.
– Не хочу о деле. Хочу водки, - прервал его Смирнов и приказал: -
Готовь стол, Витя!
Когда выпили по четвертой, Смирнов понюхал ладонь, откинулся на
диване, затылком оперся о спинку и запел ни с того, ни с сего:
– Выстрел грянет,
Ворон кружит.
Мой дружок в бурьяне
Неживой лежит.
Призадумавшиеся поначалу Алик и Казарян рванули припев вместе с ним:
– А дорога дальше мчится,
Кружится, клубится,
А кругом земля дымится,
Родная земля.
Эх, дороги.
Пыль да туман.
Холода, тревоги,
Да степной бурьян.
слова, вдруг выскакивающие в зыбкой памяти), но подпевал. Прикончили
песню. В полном молчании смотрели, как старательный Виктор разливал по
пятой. Не чокаясь, выпили. Алик изучил пустую семидесятипятиграммовую
рюмку на просвет, повертел ее за ножку и с сожалением поставил на стол.
– Вместо тоста, - сказал он.
– Почему вы, фронтовики, вернувшиеся
победителями с великой войны, не были допущены к власти? За все сорок пять
лет ни один из вас не был в числе тех, кто правил страной.
– Просто нас слишком мало вернулось. И не самых лучших, Алик. Лучшие
– полегли.
– Не скажи, не скажи. В науке, литературе, искусстве, кинематографе
твое поколение определило целую эпоху.
– Пока мы воевали, наши шустрые тыловые одногодки заняли все места.
Вот и все.
– Если бы. Места были, но вас на эти места не пускали. Все боялись,
боялись вашей жажды немедленной справедливости, боялись вашего твердого
понимания, что такое хорошо и что такое плохо, боялись вашей ярости и
вашей неуправляемости. Виктор, сдавай по следующей. Выпьем за
неуправляемость Александра Смирнова.
Но выпить не успели. Зазвенел непривычным своим звоном ручной дверной
звонок - непреходящая гордость барахольщика Спиридонова. Алик встал было.
– Обожди, - остановил его Смирнов. - Хотите скажу, кто там, за
дверью?
– Думаешь, он?
– спросил Казарян.
– Он, - уверенно подтвердил Смирнов.
– Иди, Алик, впускай генерала
Ларионова.
Генерал Ларионов (в штатском) вошел в гостиную, увидел стол, спросил,
не здороваясь:
– Выпить поднесете?
– Поднесем, - пообещал Смирнов, а Казарян поинтересовался:
– Что ж не поздоровался с нами, Сережа?
– Так ведь вы руки не подадите, - свободно ответил Ларионов.
– Это уж точно, - подтвердил Смирнов. И Виктор: - Налей-ка ему.
Стакан.
Алик подставил к журнальному столу еще одно кресло, и Ларионов
уверенно уселся. Придвинул к себе стакан, подобрал закусь. Четверо
внимательно наблюдали за его действиями.
– Что ж не спрашиваете, зачем я к вам пришел? - спросил, прерывая