Вечный слушатель
Шрифт:
Подмостки широки, на них - айда в разгул!
Понять немыслимо, сражению иль танцам
Аккомпанирует на скрипке Вельзевул.
Подошвы жесткие с обувкой незнакомы,
Вся кожа скинута долой, как скорлупа,
Уж тут не до стыда, - а снег кладет шеломы
На обнаженные пустые черепа.
По ним - султанами сидит воронья стая,
Свисает мякоть щек, дрожа, как борода,
И кажется: в броню картонную, ристая,
Оделись рыцари - вояки
Ура! Метель свистит, ликует бал скелетов,
Жердина черная ревет на голоса,
Завыли волки, лес угрюмо-фиолетов,
И адской алостью пылают небеса.
Эй! Потрясите-ка вон тех смурных апашей,
Что четки позвонков мусолят втихаря:
Святош-молельщиков отсюда гонят вз*шей!
Здесь вам, покойнички, не двор монастыря!
Но, пляску смерти вдруг прервав, на край подмостка
Скелет невиданной длины и худобы
Влетает, словно конь, уздой пеньковой жестко
Под небо алое взметенный на дыбы;
Вот раздается крик - смешон и неизящен,
Мертвец фалангами по голеням стучит,
Но вновь, как скоморох в шатер, он в круг затащен
К бряцанью костяков - и пляска дальше мчит.
С морильной свешены жердины,
Танцуют, корчась и дразня,
Антихристовы паладины
И Саладинова родня.
ОТВЕТ НИНЫ
ОН: - Что медлим - грудью в грудь с тобой мы?
А? Нам пора
Туда, где в луговые поймы
Скользят ветра,
Где синее вино рассвета
Омоет нас;
Там рощу повергает лето
В немой экстаз;
Капель с росистых веток плещет,
Чиста, легка,
И плоть взволнованно трепещет
От ветерка;
В медунку платье скинь с охоткой
И в час любви
Свой черный, с голубой обводкой,
Зрачок яви.
И ты расслабишься, пьянея,
О, хлынь, поток,
Искрящийся, как шампанея,
Твой хохоток;
О, смейся, знай, что друг твой станет
Внезапно груб,
Вот так!
– Мне разум затуманит
Испитый с губ
Малины вкус и земляники,
О, успокой,
О, высмей поцелуй мой дикий
И воровской
Ведь ласки п*росли шиповной
Столь горячи,
Над яростью моей любовной
Захохочи!..
Семнадцать лет! Благая доля!
Чист окоем,
Любовью дышит зелень поля
Идем! Вдвоем!
Что медлим - грудью в грудь с тобой мы?
Под разговор
Через урочища и поймы
Мы вступим в бор,
И ты устанешь неизбежно,
Бредя в лесу,
И на рукам тебя так нежно
Я понесу...
Пойду так медленно, так чинно,
Душою чист,
Внимая
"Орешный лист..."
Я брел бы, чуждый резких звуков,
В тени густой.
Тебя уютно убаюкав,
Пьян кровью той,
Что бьется у тебя по жилкам,
Боясь шепнуть
На языке бесстыдно-пылком:
Да-да... Чуть-чуть...
И солнце ниспошлет, пожалуй,
Свои лучи
Златые - для зеленоалой
Лесной парчи.
Под вечер нам добраться надо
До большака,
Что долго тащится, как стадо
Гуртовщика.
Деревья в гроздьях алых пятен,
Стволы - в смолье,
И запах яблок сладко внятен
За много лье.
Придем в село при первых звездах
Мы прямиком,
И будет хлебом пахнуть воздух
И молоком;
И будет слышен запах хлева,
Шаги коров,
Бредущих на ночь для сугрева
Под низкий кров;
И там, внутри, сольется стадо
В массив один,
И будут гордо класть говяда
За блином блин...
Очки, молитвенник старушки
Вблизи лица;
По край напененные кружки
И жбан пивца;
Там курят, ожидая пищи,
Копя слюну,
Надув тяжелые губищи
На ветчину,
И ловят вилками добавку:
Дают - бери!
Огонь бросает блик на лавку
И на лари,
На ребятенка-замарашку,
Что вверх задком,
Сопя, вылизывает чашку
Пред камельком,
И тем же озаряем бликом
Мордатый пес,
Что лижет с деликатным рыком
Дитенка в нос...
А в кресле мрачно и надменно
Сидит карга
И что-то вяжет неизменно
У очага;
Найдем, скитаясь по хибаркам,
И стол, и кров,
Увидим жизнь при свете ярком
Горящих дров!
А там, когда сгустятся тени,
Соснуть не грех
Среди бушующей сирени,
Под чей-то смех...
О, ты придешь, я весь на страже!
О, сей момент
Прекрасен, несравнен, и даже...
ОНА: - А документ?
ЯРОСТЬ ЦЕЗАРЕЙ
Бредет среди куртин мужчина, бледный видом,
Одетый в черное, сигарный дым струя,
В мечтах о Тюильри он счет ведет обидам,
Порой из тусклых глаз бьют молний острия.
О, император сыт, - все двадцать лет разгула
Свободе, как свече, твердил : Да будет тьма!
И задувал ее. Так нет же, вновь раздуло
Свобода светит вновь! Он раздражен весьма.
Он взят под стражу.
– Что бормочет он угрюмо,
Что за слова с немых вот-вот сорвутся уст?