Вечный союз

Форстчен Уильям Р.

Глава 1

Сойдя с поезда, полковник Эндрю Лоренс Кин с удовлетворением огляделся.

— Мы проделали большой путь, полковник.

Эндрю улыбнулся своему старому другу Гансу Шудеру, старшему сержанту 35-го Мэнского полка и командующему армией Республики Русь:

— Да, Ганс, ты прав.

«А насколько большой на самом деле?» — подумалось ему.

Земля в последнее время вспоминалась все реже. Если бы ему теперь предложили вернуться, он знал бы, что ответить, и эта уверенность радовала его. После победы над Тугарами прошло почти полтора года — и как все изменилось здесь с тех пор! А главное, наконец-то после пяти лет непрерывных

сражений они зажили нормальной человеческой жизнью.

Отойдя от железнодорожной колеи, Эндрю заслонил рукой глаза от красного солнечного сияния и осмотрелся. Хотя до сих пор ему не приходилось бывать в здешних местах, таким он и представлял себе Восток. Трава, доходившая до пояса, колыхалась на ветру, и по всему пространству степи до самого горизонта гуляли волны.

Воздух был напоен запахом диких цветов, рассыпавшихся по пологим холмам роскошными алыми, желтыми и сиреневыми всплесками. Теплый летний ветерок, овевавший его, был необыкновенно чист и свеж, и рождалось ощущение, что именно таким и должен быть рай.

Обратившись на север, он увидал вдали гряду холмов под темным покрывалом — это была южная граница больших хвойных лесов, простиравшихся, по всей вероятности, на тысячи миль до некоей таинственной земли, которую он никогда не увидит. Чак Фергюсон, неутомимый изобретатель, подсчитал несколько месяцев назад, что планета, на которой они находятся, имеет приблизительно те же размеры, что и Земля, — около двадцати двух тысяч миль в окружности. Чак установил это довольно хитроумным способом. Взяв точные часы (они как раз начали их выпускать), он определил положение солнца в полдень в Суздале, а вторые часы, сверенные со своими, отдал помощнику, который измерил тот же угол в тот же момент в пятистах милях к востоку. Фергюсон говорил, что вычитал об этом фокусе у Эратосфена, древнего грека, проделавшего такие измерения две тысячи лет назад.

Но пока что перед ними простирался неизведанный мир, и, может быть, только лет через двадцать железная дорога, которую они строили, опояшет эту планету. Эндрю оценивающе взглянул на стоявший перед ним паровоз. Он носил имя Мэлади, героя Тугарской войны. «Вряд ли можно было найти что-либо более подходящее, чтобы увековечить его память, — с грустью подумал Эндрю, глядя на Почетную медаль, изображенную чуть ниже имени погибшего инженера. — Если бы Мэлади мог увидеть все то, что мы успели создать! Мэлади и еще две сотни мальчиков из 35-го Мэнского полка и 44-й Нью-Йоркской батареи. Ведь они и были еще мальчиками, отдавшими свою жизнь за освобождение Руси от тугарского ига».

Паровоз был лучшим из всех выпущенных ими. Опорой ему служила станина шириной три с половиной фута. И хотя железнодорожная колея получалась уже, чем было принято дома, на Земле, они решили, что будут делать ее именно такой, — по крайней мере, до тех пор, пока не отпадет необходимость строить как можно быстрее. К тому же и железо приходилось экономить, изготавливая рельсы полегче, так как имеющиеся в их распоряжении запасы руды были пока ограничены.

«Интересно, сколько десятков тысяч тонн железа мы уже израсходовали на этот безумный, но столь заманчивый проект?» — подумал Эндрю, глядя на запад, где за горизонтом исчезала уже проложенная колея. Их главный промышленник Джон Майна наверняка дал бы ответ с точностью до последнего фунта. Он улыбнулся, увидев Майну, который как раз сходил с поезда. Напряжение военных лет было позади, и полковник, женившийся недавно на одной из кузин Калина, служил наглядным свидетельством высокой калорийности русской кухни.

Вагон, из которого вышел Майна, был украшен характерной для русских искусной резьбой по дереву и разительно отличался

от неказистых грузовых вагонов и платформ, выпускавшихся в спешке в военное время. Суздальцы, верные своему увлечению, не оставили нетронутым ни одного квадратного дюйма. Это была панорама одной из сцен Великой Тугарской войны, как она теперь называлась, — а именно знаменитый прорыв 35-го полка через Главную суздальскую площадь в самый ответственный момент битвы. Эндрю испытывал некоторую неловкость, глядя на изображенную сцену, ибо в фигуре, возглавлявшей атаку, угадывался не кто иной, как он сам, — левый рукав пустой, в правой руке поднятая сабля, сзади развевается американский флаг. Тугары, в ужасе выпучив глаза, врассыпную спасаются от его гнева. Лицо его мрачно, от всей фигуры веет силой и решительностью. «Неужели я действительно так выглядел?» — думал Эндрю. Насколько он помнил, им владело чувство обреченности и страха, что все потеряно.

Теперь, когда его больше не мучил этот постоянный кошмар, весь мир вокруг преобразился.

Эндрю с улыбкой взглянул на вагон, где спереди были прикреплены четыре резные раскрашенные фигуры. Три из них изображали воинов армии Союза. Один держал в руках государственный флаг Соединенных Штатов, двое других — знамя 35-го Мэнского добровольного пехотного полка и 44-й Нью-Йоркской батареи легкой артиллерии, в то время как четвертый, стоявший в центре группы в простой белой рубахе и перевязанных крест-накрест обмотках русской пехоты, высоко вздымал флаг Республики Русь — голубое полотнище, посредине которого был круг из десяти белых звездочек, символизировавших русские города.

Сцены, изображенные на других вагонах, были посвящены воинским подвигам различных русских полков: вот 5-й Суздальский полк и 4-я Новродская батарея ценой собственной гибели перекрывают врагу путь в город через пролом в стене; 1-й Суздальский обороняет один из фортов; доблестный 17-й Суздальский до последнего своего солдата удерживает юго-восточный бастион. Но особенно нравился Эндрю тот вагон, где на фоне потерпевшего крушение воздушного шара Винсент Готорн взрывает плотину на Вине, чтобы затопить тугарские полчища, — геройский поступок, принесший им спасение. Картина на самом последнем вагоне напомнила Эндрю знаменитое полотно Стюарта, изображавшее акт подписания Декларации независимости. В данном случае подписывали конституцию новой русской республики. Этот вагон был президентским, и, глядя на него, Эндрю улыбнулся, представив себе, как его прославленный пассажир в данный момент приводит себя в чувство после дорожной качки и тряски.

— Итак, пятьсот одиннадцать миль железнодорожного пути позади, — задумчиво произнес подошедший Ганс Шудер. — Осталось проложить всего какую-то двадцать одну с половиной тысячу.

— Что касается меня, сержант, то мне вполне хватило и первых одиннадцати, — раздался еще один голос. Полковой врач Эмил Вайс отряхал дорожную пыль, сойдя с подножки вагона вместе с генералом Пэтом О’Дональдом, командиром 44-й батареи. Обрамленное рыжей бородой лицо О’Дональда раскраснелось, и он чуть пошатывался, что вряд ли было результатом дорожной тряски.

— У нашего любимого президента пунктик насчет нашего Великого Предназначения и строительства трансконтинентальной железной дороги, — произнес Эмил со смехом. — Всю дорогу он не желал говорить ни о чем другом.

— А как президент себя чувствует? — спросил Эндрю.

— Так же отвратительно, как и всегда после путешествия по железной дороге. Но через пару минут, я думаю, он будет уже в норме.

— Да, дорога не слишком приятная, — пробормотал Ганс, который и впрямь выглядел не лучшим образом. И не только выглядел, как знал Эндрю.