Вечный союз
Шрифт:
— Кэтлин, дорогая, — проговорил О’Дональд, — сядь, пожалуйста.
Она устало кивнула, и Пэт, подведя ее к стулу, неожиданно для всех легко поцеловал ее в лоб и взял ее руку в свою.
— Он самый живучий из всех нас, — сказал он, выдавив из себя улыбку.
— Я разговаривал с нашим телеграфистом, — сказал Калин. — Он говорит, что рука ему незнакома. Я, правда, не совсем понимаю, что это значит.
— Сигналы, посылаемые по телеграфу разными людьми, чуть-чуть отличаются друг от друга, — пояснил О’Дональд. — Опытный оператор это чувствует.
— Тогда какой смысл посылать фальшивую телеграмму,
— Ну, может быть, они думали, что мы клюнем на эту удочку, — сказал Ганс.
— Вряд ли, — возразил О’Дональд. — Кромвель все-таки не такой дурак.
— В одном он, по крайней мере, сглупил, — отозвался Ганс. — Он дал понять, что они захватили мост и отрезали нашу армию, а это значит, что наши не могли связаться с нами.
— Операция сама по себе блестящая, — прокомментировал Калин, подходя к висящей на стене карте. — Они перекрыли путь в двухстах милях позади армии. — Он провел по карте пальцем в сторону Рима.
— На месте Эндрю, — сказал Ганс, подойдя к Калину, — я сделал бы только одно: дошел бы, несмотря ни на что, до Рима. Тогда у нас в руках был бы по крайней мере этот опорный пункт.
— Но это увело бы его еще дальше от нас, — возразил Калин, спокойно глядя на Ганса и проведя пальцем вдоль берега Внутреннего моря до Суздаля. — Мы здесь практически беззащитны, — прошептал он.
— Чтоб этой гадине сдохнуть! — взорвался Ганс. — Было понятно с самого начала, что он может добраться до нас на своих судах этим путем. Но мы с Эндрю полагали, что в любой момент вернем войска по железной дороге, если он действительно попытается это сделать. Нам и в голову не приходило, что он взорвет мост, Мы ожидали, что он перережет путь перед нашей армией, но не позади нее!
— А сколько времени им потребуется, чтобы дойти сюда морем? — спросила Кэтлин.
— Четыре-пять дней, даже при встречном ветре.
— Пятидюймовки, — мрачно протянул О’Дональд. — Они встанут на недосягаемом для нас расстоянии и в первый же день превратят городскую стену в решето. Это будет избиение младенцев. Наша армия отрезана, и они могут высадить тут какие угодно силы практически беспрепятственно.
Калин вернулся за свой стол.
— Сколько времени может понадобиться Эндрю, чтобы добраться до нас? — спросил он.
— Черт его знает, — угрюмо ответил Ганс. — Зависит от того, сколько миль железнодорожного полотна разрушено. Они понаделают шермановских шпилек…— Что понаделают?
— Сожгут шпалы и изуродуют рельсы, — сказал О’Дональд. — Восхитительное зрелище — когда это железная дорога противника. Снимают рельсы, нагревают их на костре и обматывают вокруг телеграфных столбов. Больше они уже ни на что не годны. К тому же и моста нет. После того как наши переберутся через Кеннебек, им придется шагать еще две сотни миль с гаком.
— А если противник будет препятствовать им, все это может растянуться недели на две, а то и на три, — присовокупил Ганс. — И мы еще не учитываем время, которое уйдет на то, чтобы захватить Рим. Чем они будут питаться на обратном пути — тоже вопрос. Продовольствия они взяли только на двадцать пять дней, а Рим после нашествия карфагенян вряд ли сможет чем-нибудь их снабдить.
— А мы не можем послать войска им навстречу?
— Не
— Как ты думаешь, что предпримет Эндрю? — спросил Калин безнадежным тоном.
— Не знаю, — ответил Ганс подавленно. — Но он должен найти какой-то выход.
— Значит, нам надо рассчитывать только на собственные силы.
— Совершенно верно, господин президент, — отчеканил Ганс, глядя Калину прямо в лицо.
Откинувшись в кресле, Калин закрыл глаза. Каким прекрасным, волнующим приключением представлялось ему все это! До того как у них появились янки, он был всего лишь заурядным чтецом при боярине Иворе. Прячась под маской придурковатого шута, он питался крохами с барского стола и надеялся, когда придут тугары, получить освобождение от пищевой повинности для своей семьи и друзей. «Президент» — это звучало так грандиозно, напоминало их легендарного святого Линкольна. И ведь война закончилась. Он никак не ожидал, что все это ляжет на его плечи таким тяжким грузом.
«Господин президент» — только что назвал его Ганс, и в глазах его Калин прочитал жесткий вопрос: «Сможешь ли ты соответствовать этому званию?». Он открыл глаза и взглянул на Кэтлин, надеясь найти поддержку хотя бы с ее стороны. Но ей самой в этот момент требовалась его поддержка, заверение, что ее муж жив и что ему будет куда вернуться.
«Ах, если бы можно было спрятаться куда-нибудь от всего этого! — вздохнул он. — Уйти с семьей в леса, отыскать тихую гавань для Людмилы, Тани и трех ее детей. Но она не станет прятаться. Я послал ее мужа в Рим. Жив ли он, или я сделал свою единственную дочку вдовой прежде, чем она успела познать женское счастье по-настоящему?»
Все они ждали его решения. Не говоря ни слова, он встал из-за стола и вышел на балкон.
Перед ним лежала главная городская площадь. Воздух был прохладен — вчерашняя гроза изгнала невыносимый зной, державшийся целую неделю. Но город притих и нахмурился. Люди на площади сбились кучками и, опустив головы, что-то обсуждали, поглядывая на правительственное здание. Увидев его на балконе, некоторые подошли ближе, думая, что он скажет им что-нибудь. Раньше он мог не задумываясь кинуть пару ничего не значащих фраз и с легким сердцем вернуться за свой стол. Но на этот раз он испугался, видя, что они ждут от него ответа.
Не найдя покоя на балконе, он вернулся в кабинет, где его ответа ждали три его друга.
«Надо что-то делать, — думал он. — Должно быть, Линкольн всегда знал, что делать, — ведь он был святой. А я всего лишь бедный крестьянин, прикидывающийся боярином».
«Но ты ведь сумел обставить их всех, — сказал ему внутренний голос. — Думай как крестьянин, как мышь, которая старается перехитрить лису». — Я объявляю всеобщую мобилизацию, — спокойно произнес он.
Ганс улыбнулся и кивнул. Теперь его взгляд придавал Калину уверенности. «Но это же самая очевидная мера, — подумал он. — Почему он сам не предложил ее? Или без моего распоряжения уже ничто не может быть сделано?»