Вечный зов. Знаменитый роман в одном томе
Шрифт:
Конверт жег ему пальцы, они подрагивали, и сам он весь был возбужден, в глазах лихорадочное смятение…
— Не надо, — повторил он, шагнул к вешалке, сорвал пиджак, надел его, письмо положил во внутренний карман, взял стоящую в углу свою походную палку и торопливо вышел из дома.
Небо над землей было распахнуто во всю ширь, теплый осенний день, о наступлении которого люди были извещены еще во мраке древними птицами,
Пройдя всю улицу до конца, зашагал полем к Звенигоре. Поглядывая на ее острые гранитные утесы, он почему-то подумал, что испокон веков они бороздят и бороздят пространство над землей. Земля вращается, и они бороздят… И он, Дмитрий, частица этой земли, вращается вместе с ней. И те девчата, что беспечно хохотали прошедшей ночью за околицей. И петухи, возвестившие приближение рассвета, и те малые птахи — соловьи, которые клюют росу, чтобы промыть горло для своих песен… Эти случайно возникшие мысли заставили его остановиться. Он вдруг подумал: как же это он не может дописать то стихотворение о беспредельности жизни и никогда не преходящей человеческой радости?! То стихотворение, которое так нравится Лене, дочери его погибшего во имя всего этого брата… Это же до удивления легко и просто! Как там, на чем обрывается?
Дмитрий отчетливо вспомнил:
В моей крови Гудит набат веков, Набат побед и горьких потрясений! И знаю я — до смерти далеко. И вновь зову веселье в час весенний… Бывает так, что белый свет не мил. Но вот в полях последний снег растаял. И я окно распахиваю в мир И календарь моей весны листаю. В тот календарь, Что весь пропах листвой, Характер вписан строчкой голубою. В характере моем — И озорство, И выдержка солдата перед боем… ЯДальше не рождалось ни одной строчки, ни одного слова. «А ведь они должны быть такими…»
И Дмитрий без всякого усилия, будто слова и строчки он знал давным-давно и лишь забыл на время, а теперь вспомнил вдруг, мысленно произнес:
…За сотни верст Я в это утро слышу: Опять на взгорье петухи поют. За сотни верст… Идут девчата вновь Встречать зарю, что встанет над деревней. О, как у них течет по жилам кровь! Точь-в-точь как сок па молодим деревьям. Идет весна! И, душу веселя, Зеркальными Играет лемехами. И весело Вращается земля — С девчатами, С ручьями, С петухами!У Дмитрия были и карандаш, и блокнот, но он ничего не стал записывать, зная, что раз пришедшие в голову слова и строки никогда не забудутся. Он только подумал, с каким-то радостным удивлением отмечая про себя: «Осень вот, а я о весне! Хотел написать горькие, тяжелые или тревожные стихи, а получились радостные и веселые!»
Он подумал так, не понимая еще, что причиной атому пришедшее сегодня письмо. Что в нем? Он боялся об этом думать. Боялся, но верил, что в нем его счастье и смысл всей его дальнейшей жизни. «Я материнским чутьем чувствую…» — то и дело всплывали у него в голове недавние слова матери. А чутье матери не обманывает.
Дмитрий постоял и пошел дальше.
Он шел и шел бесконечными желтыми перелесками, шурша сухими опавшими листьями.
Куда шел — не думал; это ему было безразлично, главное — идти и идти…
От желтых берез было светло на земле, и она, окрашенная этим светом, летела среди звезд куда-то во тьму, в вечность.