Вечный. Тетралогия

Злотников Роман Валерьевич

— Сообщение — на расшифровку и… поднимай офицерский состав, сынок, — после чего отключился. А дежурный почувствовал, что у него похолодели ноги. Похоже, эта команда означала нечто настоящее, то, чего они так долго ждали, к чему все это время готовились, но что еще полминуты назад казалось чем-то невероятно далеким, что будет иметь место когда-то в будущем, но не сейчас и даже не завтра. А вот теперь ворвалось в жизнь с мощью и неотвратимостью селевого потока.

Адмирал Переверзин появился на командном уровне спустя пять минут, одетый в боевой подскафандрик. Под мышкой он держал толстый пакет. Дежурный и переминающийся рядом с ним шифровальщик встретили его облегченной улыбкой. На экране мерцала строчка расшифрованного послания: «Отработать сигнал „Томь-прим“. И это сообщение как раз и было

причиной их хорошего настроения. Оба прекрасно знали, что сигналы „Томь“ были учебными, а не боевыми. „Томь-первый“ — проверка сбора. „Томь-второй“ — проверка сбора с выдвижением по маршруту. „Томь-третий“ — проверка сбора с выходом в указанный район и отработкой учебной задачи. И хотя сигнал „Томь-прим“ был дежурному совершенно незнаком, но это все-таки был сигнал „Томь“, а не, скажем, „Прибой“ или даже „Гром“.

— Сигнал «Томь», господин адмирал, — обрадовано гаркнул дежурный.

Дед окинул их насмешливым взглядом:

— А вы уже в штаны наложили, молодежь? — Затем он перевел взгляд на экран и изменился в лице.

И дежурный почувствовал, что весь его оптимизм мгновенно улетучился.

— Когда была последняя телеметрия на флагман? — Тон адмирала стал сухим и резким, похожим на тот, каким он отдавал команды в бою. Дежурный судорожно дернул глазом в сторону наручного экрана и выпалил:

— Двадцать минут назад!

— Следующая?

— Через десять минут. В два тридцать по времени эскадры.

В небоевом режиме телеметрия с любого корабля эскадры поступала на флагман каждые тридцать минут.

Переверзин кивнул:

— Хорошо. В два тридцать три объявите равелину боевую тревогу. Офицеров подняли?

— Так точно.

— Через пять минут жду всех в зале боевого планирования, а сейчас немедленно вызовите ко мне старшего инженера и… Зельмана.

Дежурный козырнул и исчез, а адмирал тяжело опустился в командное кресло и надорвал пакет. Вытащив несколько листков распечатки, он быстро пробежал их глазами и, скривившись будто от зубной боли, извлек из пакета плоский инфокристалл и воткнул его в приемную щель командной консоли. По экрану побежали строчки. Переверзин читал рубленые слова приказа, все больше мрачнея лицом. Да они что там, с ума посходили?! Отправить равелины в одиночку, без противодесантного прикрытия!.. В этот момент за его спиной раздалось осторожное покашливание. Адмирал повернулся:

— Ну что, пьяный еврей, пришло и твое время.

«Дура» готова?

За подобное обращение старший офицер систем прикрытия, капитан второго ранга Зельман, любому бы врезал по морде, но перед ним был не любой, а Дед Флота. Лет десять назад, тогда еще капитан-лейтенант, Зельман попал в неприятную историю с женой адмирала Гольденберга, начальника оперативно-боевого управления флота. В принципе, такое время от времени случается, причем не только в армии. Человек устроен так, что ему сложно хранить верность одному и тому же человеку. К тому же и сам адмирал Гольденберг был не без грешка, регулярно меняя поднадоевших супружниц. Так что пикантная интрижка между молодым бравым офицером из семьи уважаемых раввинов и очередной молоденькой супругой лысоватого влиятельного адмирала вполне вписывалась в нравственные каноны общества. Вот только оказалось, что адмирал пока еще не успел остыть к своей юной женушке. Поэтому, когда до него дошли слухи о том, чем и с кем она занимается, пока он протирает штаны на службе, адмирал пришел в бешенство и на голову капитана-лейтенанта тут же посыпался дождь неприятностей. Поскольку в деле были замешаны два еврея, влиятельная во флоте еврейская община сначала оказалась в некоторой растерянности, а затем надавила на того, кто казался более податливым, дабы исчерпать ситуацию без серьезного морального ущерба. Но капитан-лейтенант Зельман закусил удила.

Когда на его горизонте возник Дед Флота, приказ на увольнение Зельмана уже лежал на столе начальника штаба флота, а сам капитан-лейтенант со всем жаром своей семитско-русской души отдавался бурному общению с новой подружкой — в отличие от всех прежних, чистой как слеза, прозрачной и абсолютно жидкой.

Явление адмирала Переверзина перед светлыми очами падшего было очень эффектным. После пяти минут безуспешных попыток привлечь внимание хозяина

квартиры, во всю мочь фальшиво горланящего «семь сорок», к дико гудящему монитору входной двери Дед Флота вышиб дверь плечом и ввалился в комнату, заваленную пустыми бутылками и пласто-колбами. Хозяин квартиры, увидев вломившегося к нему с таким грохотом адмирала, сначала воспринял это явление как очередной приступ белой горячки и хрипло захохотал, а затем сделал Переверзину «козу-козу». Но адмирал быстро вывел его из этого заблуждения, отвесив вдупель пьяному капитану-лейтенанту пару совершенно реальных и довольно увесистых затрещин. Когда Зельман немного пришел в себя, Переверзин хмуро произнес:

— Больше всего на свете ненавижу пьяных евреев. Зельман пьяно вскинулся:

— Ну а я — пьяный еврей.

Адмирал хмыкнул и засветил ему еще одну затрещину. А когда тому удалось снова собраться с мыслями, сунул ему под нос предписание:

— Завтра к восьми сорока быть на третьем пирсе. Опоздаешь — ждать не будем, но по твоей милости равелин уйдет на ходовые без третьего инженера систем защиты, — после чего повернулся и двинулся в сторону двери, но на пороге задержался и кинул Зельману, тупо взиравшему на распечатку с предписанием. — А насчет того, еврей ты или нет, то… слетай на Иудею и спроси.

Среди доброй трети населения Иудеи был очень популярен анекдот: «Повезло как-то одному еврею оказать услугу самому Господу. Тот возьми да и одари его милостью: „Проси, чадо мое. О чем только ни пожелаешь, все сделаю“. Пал еврей Господу в ноги и взмолился: „Всю жизнь об одном мечтаю — сделай меня, Господи, русским“. — „Будь по-твоему, чадо, — произнес Господь и… отправил его на Иудею“.

С тех пор Зельман следовал за Переверзиным с корабля на корабль, горел вместе с ним над Большим Николаевском, судорожно проталкивал в легкие последние глотки кислорода в мертвом, стынущем корабле над Светлой, не зная, придет ли помощь и вообще остался ли кто-нибудь, кто может оказать эту помощь, или все погибло и вокруг одни враги. И ни разу Переверзин не пожалел о своем решении. Но «пьяного еврея» Зельману так и не простил…

Поэтому на вопрос адмирала капитан второго ранга Зельман просто ответил:

— Да.

Адмирал перевел взгляд на стоящего рядом старшего инженера и, дождавшись едва заметного движения бровями, означавшего, что старший инженер полностью согласен со старшим офицером систем прикрытия, выдохнул:

— Тогда запускайте.

Оба четко отдали честь и исчезли, а адмирал вылез из-за командной консоли и двинулся в сторону зала боевого планирования.

Спустя двадцать пять минут «Алексеевский равелин», соблюдая режим полного молчания, снялся с места и на минимальной тяге маневровых двигателей ушел с парковочной орбиты, оставив на своем месте шестнадцатиметровую «дуру» многофункционального имитатора конструкции капитана второго ранга Зельмана. В отличие от имитаторов прежнего поколения, эта «дура» не только выдавала в пространство все параметры равелина, но и имела целый набор специальных программ, позволяющих создать полный эффект присутствия, — например, время от времени имитируя переговоры скучающих на дежурстве операторов и дежурных офицеров, выброс пакетированных твердых отходов или сброс излишков тепла.

В течение пятнадцати минут после этого точно так же исчезли и остальные равелины. Но это было только начало великого исхода. После завтрака парковочные орбиты покинуло семнадцать авианосцев с крейсерами прикрытия. К обеду столь же тихо снялись линкоры и тяжелые крейсера. А ближе к вечеру с орбиты ушли все шестнадцать дивизий эскадренных миноносцев. К полуночи на парковочных орбитах осталось только одиннадцать сторожевиков, которым через два дня предстояло сменить посты охранения. Но у любого наблюдателя, притаившегося на окраине системы базирования, создалось бы полное впечатление, что флот остался на своем месте. В четко определенное время на флагман отсылалась телеметрия, начальники и подчиненные в положенные часы обменивались необходимыми рапортами и докладами, а связисты время от времени в нарушение всех и всяческих инструкций делились друг с другом свежими сплетнями и бородатыми анекдотами. Вот только все это было полной туфтой, а гигантский флот в тысячу двести сорок вымпелов бесследно растворился в космосе…