Ведьма и князь
Шрифт:
Печенеги уже не рвались в бой. Наоборот, объятые паникой, они спешили к проему ворот, сталкивались в толчее. Вновь в проеме возник затор, образовалась мешанина тел, людей и лошадей. Заметив это, Малфрида дико захохотала. И тут же резко умолкла. Сложив руки на груди, сжав ладони, она что-то беззвучно произнесла, а когда раскрыла ладони, между ними светился круглый огненный шар. Ведьма сделала резкое движение, будто подкидывая его, и шар, разрастаясь, полетел в сторону ворот. Ослепительно полыхнуло – люди, и лошади вмиг рухнули, поваленные чудовищной, разлетающейся светлыми лучами силой. С грохотом и треском упали горящие ворота
Те, кто видели это, поначалу замерли, а потом все, и русы, и печенеги, кинулись кто куда. Печенеги стали карабкаться обратно на частокол, спрыгивали вниз, убегали. Им вдогонку летели быстрые вспышки света, пронзали их, за секунды спекали живьем. И среди воплей ужаса как проклятье, как небесный гром слышался демонически громкий хохот той, что все это сотворила.
Малфрида не заметила, когда в порыве своей странной битвы сошла по сходням вниз и теперь оказалась среди дыма и чада, под тугими струями обвалившегося ливня. Когда стало тихо, она еще какое-то время озиралась, дико вращая желтыми светящимися глазами, из ее открытого рта с острыми, странно выросшими клыками шел глухой рык. Потом ведьма перевела дух. Ее летавшие, шевелящиеся волосы опали, она опустила руки с растопыренными пальцами и длинными когтями, закрыла глаза. Когда же открыла... Ее глаза стали темными, как прежде, клыки и когти исчезли, и она смотрела вокруг с некоторым изумлением, будто не узнавая знакомого места. Кругом трупы людей и лошадей, смрад. Клубы дыма плыли, как мираж, было тихо. Через опустевшее пространство в мути дождевых струй пронеслась лошадь без седока, похожая на призрак, где-то рухнуло прогоревшее бревно, вновь слышался монотонный шум дождя.
Дождь стал заливать Малфриде глаза, мокрые завитки волос прилипли ко лбу. Она ощутила привычное покалывание в теле – отход силы. Медленно пошла, пачкая, светлую замшу сапожек в золе, грязи и крови. Какое-то движение сбоку заставило ее повернуться. У дружинной избы с дымящейся кровлей она увидела поднимающегося с земли Уклепа. Он был без шлема, волосы и борода всклокочены, лицо в саже, на лбу кровоподтек Воин покрутил головой, но, заметив Малфриду стал отползать, дико глядя. Потом лицо его исказилось ужасом, он нервно икнул.
– Ну что ты, старина, – вяло промолвила ведьма. – Я своих не трогаю. Хотя, может, в пылу и задела кого. Но ведь старалась же не задеть...
Уклеп продолжал икать, вжавшись в сруб избы.
Малфрида прошла мимо. Долго сидела на лестнице сходней, уставившись на испачканные носки сапог. Краем глаза заметила, как появился еще кто-то из своих. Постепенно люди стали сходиться, прошмыгнула и давешняя ее банщица, поскользнулась на мокрой земле, упала и, увидев, что ведьма глядит на нее из-под прилипших к лицу волос, завыла, кинулась прочь.
Дождь продолжал лить. Шипело, угасая, пламя. Дым оседал к земле.
Домовой не сразу появился перед ней. Потом все же скользнул темным комом к сидевшей в углу на лавке ведьме, повел острыми ушами.
– Ты дом мой чуть не подпалила. Если бы боги не послали дождя...
– Да не со зла я. Поверишь ли, не со зла...
Если и домовой ей не верит, то, что же думают люди? Малфрида ждала их, сжавшись в углу, натянув на себя овчину. Ее знобило, ощущалась слабость. И еще что-то. Как будто досада. Ведь она действительно никому не желала тут зла, да ведь не поймут. Все
Прошло немало времени, прежде чем она различила на сходнях скрип шагов. Медленно отворилась створка двери, бухнуло деревом. В низкий проем, пригибаясь под притолокой, вошел Претич. Его русые волосы уже просохли после дождя, красиво завивались. Лицо же – бледное, россыпь веснушек темными точками проступила на носу и щеках. Словно и поглядеть на ведьму не решался.
– Тут такое, Малфрида...
Он замялся, теребя обшитый бляхами пояс.
– Люди говорят, чтобы ты уходила. Уклеп велел передать, что даст тебе все, что пожелаешь. Ну, коней там, куны, даже дирхемы серебряные [73] . Провизию даст с собой, хлеба. Но он просит... Все тут просят, чтобы ты покинула Малодубовец.
73
Куны – денежная единица на Руси – меховые деньги в виде выделанных шкурок; дирхемы – арабские монеты, имевшие хождение на Руси, когда там еще не чеканили своих денег.
Малфрида медленно отвела рукой овчину, села, свесив ноги в замызганных сапогах.
– Гоните, значит?
И тогда Претич впервые поднял на нее глаза. Они словно потемнели от страдания, лицо напряглось.
– Я не гоню. Но я не все.
– А ты? Что скажешь ты? Мне это важно! – Спрашивается, что ей надо от этого мальчишки? Она так и замерла, ожидая ответа. Неужто никто так ничего и не понял?
– Не гневайся, чародейка. Не обращай зло на людей. Ты могущественна, и они страшатся тебя. Люди ведь и так пострадали от печенегов.
– От печенегов – да. Но я-то тут при чем?
Претич вдруг резко стукнул кулаком по створке двери.
– Да я бы!.. Ты ведь спасла всех! Малодубовец для Руси отстояла! Уклеп обещает наградить тебя и отпустить с миром, но, будь моя воля, я почет бы тебе оказал... как богине. Гордился бы, что бился рядом с тобой!
Его голос вдруг стал срываться, он закрыл лицо ладонями, словно стыдясь ее взгляда. Потом выпрямился. И она увидела, как в глазах его заблестели слезы, как потекли крупными каплями по щекам.
Малфрида отвернулась, стала оправлять одежду, собрала рассыпавшиеся волосы. Обида не проходила, как и желание наказать неблагодарных. Уничтожить, убрать тех, кто потом байки злые начнет о ведьме сочинять. Но она сдержалась, ибо знала, что людей гневят и пугают силы, более могущественные, чем у них самих. Потому и стала спокойно и сухо говорить, что именно желает взять с собой в качестве вознаграждения. Пусть только поторопятся, ей самой недосуг возиться в их полусгоревшей крепости. Она уйдет. Но только...
Малфрида окликнула уже повернувшегося к двери юношу:
– Погоди. Не знаю уж, свидимся ли когда с тобой, сын воеводы Черниговского, однако и мне есть что тебе сказать перед разлукой.
И она поведала ему: будет его путь долгий и счастливый, а сам он возвысится так, что вся Русь будет его славить.
– Все. Иди.
Но он стоял еще какой-то миг. Глаза горели.
– Я верю тебе, чародейка. Я всегда буду поминать тебя добром! И да будет легка твоя дорога!