Ведьма княгини
Шрифт:
Кмети из отряда сперва опешили, потом вперед кинулся Претич, на ходу выхватывая хазарскую саблю, закричал. Но и потом остановился, наблюдая, как вырвавшийся из оплетавших его сучьев ярл рубит выхваченным из-за пояса боевым топором это барахтающееся и сучащее лапами-ветками существо. Только щепа полетела. Извивающиеся корявые сучья отпадали, некоторые сперва сами собой поползли к варягу, но замерли, когда он с размаху разрубил ствол коряги, словно в этом стволе и была их основная сила. И звук был почти обычный, как будто полено сухое дровосек разрубил.
Претич
— Ужо я тебя!..
Позади княгини испуганно верещали ее женщины. Сама она и не заметила, когда вцепилась в Свенельда. Но вот все стихло, и она словно смущенно отпрянула от посадника, выпрямилась в седле. Видала, как Торбьерн пнул ногой рассеченную корягу, даже ухмыльнулся довольно.
Ольга почти спокойно произнесла:
— Ну и что это было?
Проезжавшая мимо Малфрида ответила:
— Оплетень. Живая коряга, какая может оплести и задушить, если с ней не справиться. Этот рыжий варяг справился.
Она подъехала и с высоты седла разглядывала оплетня. Ну коряга и коряга, или, скорее, живой куст с множеством суковатых веток. Если бы Торбьерн не сумел так скоро вырваться из захвата, сила оплетня лишила бы ярла дыхания, убила, высосала бы кровь. Оплетень всегда опасен, он нелюдь, которому хочется теплой людской крови.
Малфрида сказала Торбьерну:
— Или ты, варяг, слово какое лихое сказал, или отъехал далеко от волхвов. Впредь ближе к своим держись, а то тебя охранительное заклятие не спасет.
— Троллиная порода, — сплюнул ярл. — Сила есть, но тупые и драться не умеют. Нам ведь уже с таковым приходилось сталкиваться, а, Свенельд?
А вот Претичу еще такого видеть не доводилось. На лице парня даже словно веснушки потемнели, так побледнел. Но спои кмети уже подходили, и он невозмутимо подбоченился. Подъехавшему Свенельду лукаво подмигнул.
— А ведь верно ты говорил, варяг-воевода, что против людской силы никакая нежить не устоит.
— Вот и запомни это, — кивнул Свенельд. Не хотел показать, как сам испугался за княгиню. — А вообще нам необходимо как-то послать весть, что сама Ольга Киевская сюда пожаловала. Только так древляне умалят свое чародейство.
Свенельд и Торбьерн о чем-то переговорили, потом Свенельд даже заулыбался, указывая рукой на выступавший из зарослей кряжистый дуб с наростами-ступенями крепких грибов.
— Это деревце нам с Торбьерном уже знакомо. Теперь точно знаю, что скоро появится погост весельчака Милюты. Он из древлян, я сам его тут за старшего посадил, чтобы за привозом дани следил. Этот Милюта толковый малый. А я любого из древлян готов был возвысить, если смекалист да неплохо служит. Чтобы местные понимали, что Русь с их племени не только подати берет, но и поднимает верных. Так ведь, княгиня?
Ольга ничего не ответила. Но когда уже проехали, обронила негромко:
— А вот оружием с древлянами приторговывать ты напрасно начал, Свенельд. Теперь у дружины Мала наверняка
Варяг сразу помрачнел. Сам понимал, что зря, но ведь уже столько лет все ладно у них с древлянами было, и Мал принимал его, как гостя дорогого. Друже Мал! К лешему его!.. Однако лешего не следовало поминать в этом лесу. Того и гляди явится. И Свенельд только и сказал негромко:
— Кто же знал, что они вот так… Тихи ведь были, покорны. Булатом я позволил торговать, чтобы они себя ущемленными не чувствовали. Зато их договоры с соседними племенами я порушил. — И подмигнул Ольге: — Меня ведь боги разумом не обидели, я умный.
Однако лицо княгини оставалось суровым. Процедила сквозь зубы:
— Умный, говоришь? А шлем тебе не жмет?
Нельзя так было со Свенельдом. Но Ольга сама не понимала, что с ней происходит. Этот лес, темный и днем, таящий опасности, нелюдские дива… Она отчетливо ощущала пристальное внимание леса, словно присутствие чего-то чужого в душе, и от этого гордая княгиня гневалась. Ее раздражали и боязливо хныкавшие сзади прислужницы, и постоянно монотонно бубнящие рядом волхвы, которые за все время, кажись, и голов от тропы не поднимали. Даже на саму себя из-за Свенельда гневалась. Надо же, ведь и возвышала, и хвалила древлянского посадника, сама ему полную волю дала в древлянском краю. И вот что вышло… Игорь… Ей бы хоть могилу его увидеть! Тризну справить, чтобы душа его не маялась, чтобы успокоилась. И уж Ольга постарается, чтобы по русскому князю была справлена положенная тризна!
Вопреки предсказаниям Свенельда, они еще долго кружили по чаще, продираясь сквозь подлесок и буреломы, пока деревья наконец не расступились. Буреломов уже не встречалось, дорога расширилась, под ногами стало чисто, только трава, сушин нет — явно сюда приходили за дровишками и хворостом люди. И на березах уже видно, где драли бересту. Глухомань осталась позади, и вскоре дымом запахло, стало слышно, как блеет где-то коза.
Они выезжали из зарослей к погосту. Увидели широкую прогалину, на пригорке несколько бревенчатых строений. Пространство между избами засыпано щебнем, утрамбовано, так что не страшна и осенняя распутица. Одна изба — самая большая — окружена неким подобием галереи — навес на подпорах. И там, на привязи, жалобно блеяла коза. Ближе к лесу виднелся колодец с двускатным навесом, возле него брошенное ведерко. Людей же нигде не было, но над зелеными дерновыми кровлями то там, то тут курился дымок.
Свенельд подъехал к погосту, окликнул:
— Милюта, где ты, песий сын? Это я, Свенельд. Встречай гостя!
Ему сперва никто не отвечал, только коза опять жалобно заблеяла. Потом послышался скрип, дверь под навесом слегка отворилась, и из темноты дома на них кто-то посмотрел. Но выходить не спешил. Тогда Свенельд спешился, сам шагнул к дому.
— Свенельд! — невольно позвала Ольга. Ей вдруг стало так страшно! Темный дом, сгущающиеся сумерки, тишина. Даже прозвучавшее блеяние козы показалось словно бы насмешливым и зловещим.