Ведьма с Лайм-стрит
Шрифт:
В 1878 году, через четыре года после рождения Эрика, Мееру Шамуэлю предложили должность раввина в небольшом городке Эпплтон в Висконсине, и он перевез семью из Венгрии в эти неизведанные земли. Иллюзионист вспоминал, как родители сидели под соснами в эпплтонском парке, пили кофе, о чем-то говорили, – семейная идиллия в краткий период стабильности. Нельзя сказать, что семье Вайсов легко жилось в Эпплтоне: на должности раввина Меер Шамуэль получал всего семьсот пятьдесят долларов в год, и при всей бережливости этого едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Но, учитывая последующие события, Эрик идеализировал ранние годы, вспоминая поездки на кабриолете, катания на санках зимой и плавание на пароходе по реке Фокс. Эрик вспоминал, как приходил в восторг, когда под городом ставил шапито бродячий цирк Барнума и Адама Форпо. Тайком пробираясь внутрь, мальчик
Но чудеса творились не только под куполом цирка. Именно в Эпплтоне была пущена первая в мире гидроэлектростанция. И удивительным образом это было связано с работой Томаса Эдисона, «волшебника из Менло-Парка», подарившего свет домам Нью-Йорка… без использования газовых светильников и свеч. Но, к сожалению для Вайсов, Меер Шамуэль не смог идти в ногу с прогрессом. Еврейская община вскоре отказалась от его услуг раввина в реформистской синагоге. Причиной увольнения стала его неспособность приспособиться и выучить новый язык. На тот момент ему исполнилось пятьдесят четыре года. Пришлось искать в Висконсине другую работу. Началась черная полоса в жизни семьи. Перебравшись в Милуоки, семейство Вайс кое-как выживало за счет еврейских благотворительных организаций и постоянно переезжало с квартиры на квартиру, чтобы спрятаться от недовольных кредиторов. Впоследствии Эрик так высказывался об этом периоде своей жизни: «Чем меньше говорить об этом, тем лучше».
Родители отправили его обратно в Эпплтон, где он стал подмастерьем кузнеца и получил ценный опыт, который впоследствии помог ему в карьере «мастера побега». Но в возрасте двенадцати лет он уже чувствовал, будто в ловушке. Надежды его отца пошли прахом, и Эрик решил, что его долг – зарабатывать столько, чтобы содержать семью. Для этого он планировал устроиться в бродячий цирк – к тому моменту он уже кое-как выступал на сцене под псевдонимом Принц воздуха с незамысловатым акробатическим номером. Уверенный в своих способностях фокусника, он сел в пассажирский вагон поезда, отправлявшегося в Канзас.
Иллюзионист редко обращался в интервью к своей поездке в детстве по Среднему Западу: свисток локомотива никогда не вдохновлял его. Но много лет спустя, путешествуя в комфортном купе, он вспоминал, как ехал в битком набитом вагоне под веселый перестук колес, шорох угля, который машинист подбрасывал в топку, и свист пара. К 1920-м годам ему требовался целый цирковой поезд для перевозки аппаратуры для фокусов. И Эрику нравилось осознавать, что, пусть когда-то ему и приходилось путешествовать в товарных вагонах, теперь в его распоряжении целый поезд.
Итак, Эрик Вайс сбежал из дому и целый год пытался решить проблемы своей семьи при помощи волшебства. Он надеялся, что сможет полностью содержать мать, но отправлять ей деньги не удавалось. Мать получала только открытки, исправно приходившие из Канзас-Сити или Аннибала. В своих мемуарах Эрик пишет о поездках с бродячим цирком, но, судя по всему, на жизнь он себе зарабатывал уличными представлениями, попрошайничеством и чисткой сапог. Впоследствии он вернулся в город, в котором его семья когда-то впервые ступила на американский берег – в 1887 году он приехал Нью-Йорк, где поселился с отцом.
Не сумев сохранить должность раввина в иудейской общине в Висконсине, Меер Шамуэль поселился в нью-йоркском гетто, где его религиозные познания оказались востребованы: он зарабатывал на жизнь частными уроками. Эрик устроился на работу разносчиком газет и посыльным, и через год они уже могли оплатить переезд в Нью-Йорк всей семьи. Сесилия и братья Эрика присоединились к ним в квартирке на 75-й улице, сотрясавшейся всякий раз, когда по эстакаде Третьей авеню проезжал поезд. Ничто не напоминало пасторали Эпплтона. Впрочем, в Вест-Сайде за Центральным парком дома стояли не так густо, а на севере простирались топкие болота, поросшие густым кустарником. По
Но каждый вечер он засыпал с мыслью о том, что он, Эрик Вайс, всего лишь очередной еврей-портной. И просыпался он с той же мыслью. В швейное дело подался и Меер Шамуэль: они с сыном устроились в контору по пошиву галстуков на Бродвее. К стыду сына, его высокоученый отец стал очередным жалким портняжкой. Часами просиживая за швейной машинкой в душной мастерской, Меер Шамуэль подорвал здоровье. Иммигрант, так и не выучивший английский, он утратил дар речи как таковой – ему диагностировали рак языка. Во время удаления опухоли он умер на операционном столе – по словам врачей, организм не выдержал нагрузки. Эрик вспоминал, что после неудачной операции в Пресвитерианской больнице Нью-Йорка он пытался утешить рыдающую мать и она, к его изумлению, сказала, что он тоже плакал бы, если бы лишился рая, в котором прожил двадцать восемь лет. Да, Эрик не мог подарить ей рай, но он был полон решимости обеспечить мать всеми материальными благами, которые не сумел дать ей его отец. Именно ради этого он мечтал стать звездой эпохи водевиля.
После смерти отца Эрик оставил занятия спортом и всецело посвятил себя фокусам. Вместе с братом Дэшем он разработал трюк с перемещением, который назвал «Метаморфозы». В этом трюке фокусники – один был связан в сундуке, другой стоял рядом – практически мгновенно менялись местами и нарядами. Те, кто видел выступления братьев в пивных, знали, что это всего лишь фокус (в момент переодевания сундук закрывали занавеской), но, mein Gott [12] , как же быстро двигались эти мальчики!
12
Боже мой (нем.).
Однако величайшим перевоплощением Эрика стала роль Гарри Гудини. Он выбрал этот сценический псевдоним в честь своего героя – французского иллюзиониста Жана Эжена Робер-Удена [13] , которого называли «отцом современной магии». На тот момент Гудини уже работал на «выставках диковинок», где зрители могли насладиться «комнатой ужасов», восковыми фигурами злодеев (там был Джон Бут, стреляющий в Линкольна, и истекающий кровью в своей ванной Жан-Поль Марат). Проводились там и отдававшие непристойностью конкурсы – например, бегали наперегонки какие-то толстухи, а женщины-силачки зазывали добровольцев из толпы, утверждая, что ни один мужчина их не одолеет. На некоторых представлениях демонстрировались «заспиртованные» эмбрионы с медицинскими аномалиями, выступления же живых «уродцев» были непременным атрибутом выставок. Впервые Гудини представил публике свой трюк с наручниками в качестве интермедии на «шоу уродов».
13
Также Робер-Гуден.
Поглазеть на уродцев собирались целые толпы.
Люди приходили посмотреть на Унтана – Безрукого скрипача, способного играть на скрипке ногами и выпускать ногами стрелы в потолок. Они приходили посмотреть на миссис Мэтти Ли Прайс – Женщину-магнит, якобы обладавшую сверхъестественными способностями. Гудини видел другие представления с использованием сверхъестественного в духе Мэтти, но она была лучше всех. Эта хрупкая девушка держала в вытянутой руке бильярдный кий, а трое добровольцев из зрительного зала тщетно пытались этот кий опустить. Она стучала по столику тростью – и тот вдруг поднимался на две ножки и начинал вращаться вокруг этой оси. Она усаживала тучного мужчину в плетеное кресло, хлопала по креслу ладонью – и оно устремлялось к другому краю сцены. И, конечно, зрители приходили посмотреть на красавицу Эватиму Тардо – уроженку Кубы, которая на сцене провоцировала гремучую змею на атаку и позволяла ей «вонзить клыки» в руку и плечи. Даже Гудини был потрясен, когда Эватима, сняв змею с руки, позволила доктору вколоть ее яд кролику, и животное мгновенно забилось в судорогах и умерло «в страшных муках» – пугающее доказательство того, что королева змей не самозванка.