Ведьма (Сборник)
Шрифт:
— Должно быть, вывернула старую наизнанку, и из левой получилась правая. Я сама так делала, — прыснула я.
— Тогда была бы видна подкладка, — возразил он.
— Ну, не знаю, — сказала я. — У нас в Кладовой полным-полно всякой всячины.
— Не переживай, Liebchen, — утешил меня он. — Но какая молодец девчонка!
Брюс молча разглядывал перчатку, время от времени напрягая пальцы, а Новенькая смотрела на него так, словно он пробовал пирог, который она испекла.
Когда мы угомонились, Брюс повернулся к Новенькой.
— Как, вы сказали, вас зовут? — спросил
— Лили, — ответила она. Хотите верьте, хотите — нет, но с того момента я зауважала ее: как ловко она утихомирила Брюса!
— Лилиан Фостер, — назвалась она полным именем. — Я тоже родом из Англии, мистер Марчант. А вашу «Юношескую фантазию» я помню наизусть.
— Правда? Это слабая вещь, я нацарапал ее еще в Кембридже, в студенческие годы. Окопы многому меня научили.
— Пожалуйста, не клевещите на себя — и прочитайте что-нибудь из новых стихов! Знаете, то место, где вы погибли, Пашендале, — я переиначила его в Дол Павших.
— В самом деле? Между прочим, так называли его все томми 20, а Ипр они окрестили Вепрем.
— Удивительно! Мне кажется, мистер Марчант, нас с вами завербовали в одно время, летом семнадцатого года. Я тогда записалась в Красный Крест, хотя мне не хватало лет и меня собирались уже отправлять из Франции домой.
— Сколько вам было… сколько вам лет?
— Семнадцать.
— Семнадцать в семнадцатом, — пробормотал Брюс.
Слушать их было тошно. Эрих ухмыльнулся и подмигнул мне, словно говоря: «Ну разве не славно, Liebchen? Брюсу есть теперь с кем развлекаться в промежутках между походами!»
Глядя на Лили — густая челка, жемчужное ожерелье, облегающее фигурку платьице до колен — и на Брюса в его шикарном гусарском мундире, я поняла вдруг, что вижу начало того, о чем давно успела позабыть. Мой Дэйв пропал ни за грош, сражаясь против Франко. Почему я не пыталась воскресить его? Потому, что воды с тех пор утекло несчетно; пусть лучше Ветры Перемен не тревожат Дэйва. Но все-таки жаль, что дети на Глубине не рождаются.
— В семнадцатом я не умерла, — говорила Лили, — меня лишь завербовали. Видите, на мне одежда, модная в двадцатые годы. Я намного пережила вас, но давайте не будем об этом, хорошо? О, мистер Марчант, обещайте мне, что вспомните какое-нибудь стихотворение из сочиненных вами в окопах! Неужели они лучше вашего сонета, который кончается такими строчками: «Ночь. Звезды. Ветер шелестит листвой. Спи, бедолага, спи, пока живой»?
Я едва удержалась, чтобы не фыркнуть. Поэты все одним миром мазаны: обожают свои стихи, как ничьи другие. Ладно, пускай себе милуются, а я пойду к Эриху. Обойдутся без меня.
ВЕЧЕРИНКА ДЛЯ ДЕВЯТЕРЫХ
В Аду мое место. Туда лежит дорога духовников и рыцарей, убитых на турнирах или на войне. Туда пойду и я вместе с храбрыми воинами и любезными кавалерами, вместе с прекрасными дамами, у которых не счесть любовников. Там золото и серебро, горностаи и соболя. Там встречу я менестрелей и великих правителей.
«Окассен и Николетт», средневековый
Бо в очередной раз обносил всех напитками, и я взяла у него с подноса очередной бокал. Серый туман Пучины потихоньку обрел оттенок утренней дымки над рекой; мне чудилось даже, что в нем искрятся мириады крошечных бриллиантов. Док восседал у стойки бара с чашкой чая в руке — видно, готовился запить пропущенный стаканчик. Сид, посмеиваясь в бороду, переговаривался с Эрихом. Словом, вечеринка была в разгаре, но чего-то ей недоставало.
Красный огонек на панели Большого Компенсатора светился, точно лампа в окне родного дома; кнопки, шкалы, ручки — и одинокая рукоять инвертора, к которой никто из нас не смел прикасаться.
Шторки над кушеткой Мод раздвинулись, и мы увидели наших голубков. Оглядев себя с таким видом, словно он не верил собственным глазам, римлянин произнес:
— Omnia mutantur, nos et mutamur in illis.
Я посмотрела на Бо. Тот не подвел свой виксбургский университет.
— Все меняется, и мы меняемся тоже, — перевел он.
Обведя нас взглядом, Марк улыбнулся, и это вышло у него вполне естественно.
— Нас девятеро, — сказал он, — и столько же кушеток. Значит, можно отдыхать.
Мод хихикнула.
— С возвращением из Пучины, камрад! — крикнул Эрих. Немец по рождению, он считал, что вечеринка обязательно должна быть шумной и хотя бы чуть-чуть помпезной, а потому вскочил на кушетку и объявил:
— Дамы и господа, позвольте представить вам храбрейшего из римлян, Марка Випсия Нигера, легата императора Клавдия Нерона, которому в прошлом временном потоке дали прозвище Германикус. Наш Марк погиб смертью Солдата в десятом году нашей эры в Александрийской битве, сражаясь против парфян и Скарабеев. Гип-гип-ура!
Мы дружно подняли бокалы. Послышались одобрительные возгласы. Сид накинулся на Эриха:
— Не порть мне мебель, неслух ты этакий! — Потом усмехнулся и прогудел: — Веселитесь, ребята.
Мод с Марком присоединились к нам. Марк, сам того не желая, слегка обидел Бо, отказавшись от фалернского и предпочтя ему виски с содовой. Завязался общий разговор.
Мы рассуждали обо всем сразу.
— Скарабеи ставят в Пучине мины.
— Ерунда, разве можно минировать ничто?
Кто-то требовал бурбон, кто-то искал заколку для волос, кто-то утверждал, что Марка надо было напичкать стабилитином. Сам Марк пустился в воспоминания.
— Марсия? Ее здесь больше нет…
(Она угодила в Вихрь Времени и истлела прямо на наших глазах, но рассказывать об этом я не собиралась.)
Потом, не жалея красок, римлянину расписали случай с Брюсом и его перчаткой, а Марк в ответ поведал нам о легионере, которого замучил живот, потому что ему случайно выдали в паек сахар вместо обычной соли. Эрих спросил Сида, не припас ли тот Призрачных Красоток. Старый греховодник подергал себя за бороду.
— Что тебе в них, любострастный аллеман 21? Есть, есть у меня красавицы, а среди них — графиня из Вены времен Штрауса. Эх, если бы не вон та милашка…