Ведьма западных пустошей
Шрифт:
— Что ж, — с улыбкой сказал отец: Бастиан всегда чувствовал улыбку в его голосе, даже когда не смотрел на него. — Давай посмотрим, чему тебя удалось научить.
Отец был здесь, он был жив, и Бастиан едва не разрыдался от той горькой любви и тоски, которая сейчас стиснула его сердце. Спустя два месяца после этого дня отец умрет в своей постели — просто остановится сердце… Но в следующий миг тоскливое понимание грядущей потери ушло, и Бастиан уже мчался по дорожке за отцом, не переставая удивляться, как ему удается бежать таким легким, упругим шагом в его-то шестьдесят.
Они пробежали по лесу,
Он смог обойти Альвена Беренгета только через полмили, но не успел этому обрадоваться: прямо перед его лицом сверкнуло серебро дальневосходного метательного ножа, выбило кусочки коры из сосны. Бастиан не остановился — сейчас нельзя было останавливаться. Начиналось самое интересное.
Танец асассинов был действительно танцем — быстрым, невесомым, изящным, с той только разницей, что оба партнера были вооружены и стремились выпустить друг из друга внутренности с максимальной быстротой и изощренностью. Солнечные лучи отплясывали на изогнутых лезвиях ножей, Бастиан двигался, стараясь увернуться и нанести удар, но раз за разом поражал только пустоту.
Он разозлился. Через несколько минут он почти пришел в бешенство. И, когда наконец танец прекратился, и Бастиан увидел, что прижимает нож к яремной ямке отца, ему стало так легко, что он готов был взлететь. Нахлынувшее счастье и радость от победы опьянили его сильнее крепкого восточного вина.
— Вот и все, — сказал Бастиан. — Кто победил?
— Ты, малыш, — с плохо скрываемой радостью откликнулся отец. — Ты победил, и я тобой горжусь.
В следующий миг Бастиан наконец понял, чем было это серебряное пятнышко, которое он видел краем глаза, когда задавал свой вопрос. Отец едва уловимо держал свой нож возле его нижнего века: когда Бастиан осознал это, ему сделалось настолько стыдно, что он с трудом мог дышать.
Он не помнил, как убрал лезвие, и как отец отвел от его лица свое. Просто вдруг понял, что сидит на земле, привалившись спиной к теплому сосновому стволу, и лицо горит от стыда и разочарования в себе так, словно действительно готово было вспыхнуть.
В тот миг Бастиан готов был расплакаться от разочарования и обиды на самого себя. Удержало лишь то, что однажды он пообещал, что не будет плакать при отце.
— Холодный ум, — произнес Альвен Беренгет, глядя Бастиану в глаза. — Это единственное, что поможет тебе победить, малыш. Никогда не забывай об этом. Я в самом деле очень тобой горжусь. И всегда буду гордиться.
Он протянул Бастиану руку и, дотронувшись до его пальцев, Бастиан снова увидел, что летит сквозь мрак прохода в пространстве.
— И не забывай о последнем сюрпризе. У твоего соперника он всегда будет, — услышал он слова отца, и тьма вышвырнула его на деревянные доски.
Альвен прокатился по ним, поднялся на ноги, за несколько мгновений охватив картину: причал,
Аделин стояла рядом с Максом Моро, и казалось, будто ее руки и тело стянуты невидимой сетью. Впрочем, нет: Бастиан уловил, как Аделин едва заметно шевельнула пальцами правой руки. Старший сын Лесного принца смотрел равнодушно и спокойно, словно ждал, когда же Бастиан соизволит добраться к ним. «Жива, не ранена, все в порядке», — подумал Бастиан и сказал:
— Я знаю, кто вы. Вы дети Эдвина Моро, которые мстят за смерть отца.
Дасти усмехнулся. В нем не было ни капли магии, лишь равнодушие и жестокость. Как он жил до того, как смог подняться и стать хозяином издательского рынка? А ведь сейчас готов все бросить и уплыть отсюда подальше, если судить по кораблику. Начать все заново и на новом месте, сколько раз им приходилось так поступать?
Бастиан понял, что говорить надо именно с Дасти. Макс Моро слишком безумен для любых переговоров.
— Я говорил! — рассмеялся Макс. — Я тебе говорил, что Бастиан-уродец способен видеть.
Дасти усмехнулся.
— Раз так, значит, понимает свою вину, — ответил он.
Бастиан быстро и цепко посмотрел по сторонам, окончательно определяясь с тем местом, куда забрали их с Аделин. Они находились на одном из бесчисленных островков Андворского архипелага, если судить по разлапистой яркой зелени. Недалеко от Южного хвоста, кстати.
— Альвен Беренгет расследовал смерть Эдвина Моро, — проронил Бастиан. Он чувствовал, что дети Лесного принца хотят поговорить — наконец-то поговорить о том, что рвало их души! — что ж, он готов. Пока не надо ничего требовать, не надо приказывать отпустить Аделин или торговаться. Надо просто сделать вид, что игра идет по их правилам. — И его вина в том, что он лишь подтвердил самоубийство. А вы считаете, что это было преднамеренное убийство.
Аделин издала едва слышный вздох, и на мгновение Бастиан испугался, что ей больно. Казалось, на ее лице были только одни глаза — потемневшие, распахнутые, наполненные тем отчаянием, которое Бастиан видел в них в день казни. Он тотчас же укротил свой страх, снова укрыл себя непробиваемым ледяным панцирем спокойствия. Любое волнение сейчас могло погубить их обоих.
— Он действительно понимает, — заметил Макс. Дасти кивнул.
— И вы не всегда использовали магию, верно? — осведомился Бастиан, не сводя взгляда с Дасти. — Вы увидели листовки в типографии, поняли, что лицо вашего брата больше не тайна, и решили, что пора атаковать?
Дасти усмехнулся и устало прикрыл глаза.
— Ваша мать продала вас рабовладельцам, — сказал он. — Они изрезали вас и заставили плясать за краюху хлеба, чтоб зеваки на вас таращились. Вы жили в грязи и хотели подняться, — гудение артефакта корабля на мгновение стало громче и насыщеннее; левая бровь Дасти едва заметно дрогнула. — И мы хотели того же самого. Жить под своим именем. Не голодать. Знать, что отец был не алчной сволочью, а хорошим человеком, которого обманули. Его вина была только в том, что он доверился лжецам. Друзья убедили его вложить деньги в авантюру и разорили сразу же, как только он это сделал. Вот и все.