Ведьма
Шрифт:
— Говори только за себя. В этом мире или в том никто не назовет Доннаси чудачкой. Ладно, давай займемся делом. Факел догорает. Пора подыскать для этого барахла хороший тайничок.
Когда они вышли наружу, низкое солнце клонилось к западу. Сумеречные тени смягчили очертания убегающих к востоку склонов, залили холодные серые цвета поздней осени голубым, цветом железа и стали. Непередаваемо. Конвей и Тейт прикоснулись друг к другу. Их руки сплелись и разжались. Рысью подбежали собаки.
Задумавшись, Конвей и Тейт брели вниз в согласном молчании. Внезапно Тейт остановилась. Голова ее настороженно
— Ты слышал? — Обернувшись, она все еще напряженно всматривалась куда-то. Конвей взглянул на собак. Они встревоженно озирались. Он вслушался внимательнее.
Музыка. Флейта, очень мелодичная. По лесу расплывалась неуловимая нежность.
— Откуда это? — По спине у Конвея побежали мурашки.
Тейт стала спускаться дальше по склону.
— Не знаю. Но спрятать что-либо становится сложнее.
Музыка внезапно оборвалась. Повисшая тишина ужалила, как презрительная насмешка.
Глава 53
Ланта радовалась, что может побыть одна, не слыша таинственного перешептывания Мэтта и Тейт. Оставаться совсем в одиночестве было несколько обидно, но она утешала себя, что разговор наверняка касался религии.
Когда вечерняя прохлада стала закрадываться под одежду, настроение у Ланты упало. Из головы не выходили мысли о Видении. В нем она дважды получила предупреждение о Мэтте Конвее. Видение сказало ей, что Ланта и Конвей могут стать единым целым. Как это было бы замечательно! Но ее тревожила скрытая угроза, таившаяся в словах откровения.
Возвращение убегавших на разведку собак лишь усилило ее печаль. Собаки возвращались медленно, почти неохотно. Оба животных сразу рухнули на землю и свернулись калачиком, притворившись спящими. Выдавали их только подрагивающие кончики ушей и нервно блестящие глаза. Ланта улыбнулась, задумавшись, понимают ли ее собаки.
Уединение Ланты нарушил голос Тейт:
— Прости, что мы бросили тебя. Это неприятно, но у нас нет выбора. Пойми, пожалуйста.
— Мы уже говорили об этом. У всех племен есть свои секреты. Церковь учит, что с этим нужно соглашаться.
— А что, если ты не можешь с чем-то согласиться?
В вопросе явственно сквозило беспокойство, это было не просто любопытство. Ланта ответила осторожно, стараясь не показать, что заметила тревогу подруги:
— Согласиться можно со всем, что не приносит вреда. Нельзя согласиться с болью. Мы пытаемся показать, что ее можно избежать. — Она встала, и в темноте обе женщины пошли рядом. Над головой мучительно близко блестели звезды. Рядом со входом в убежище спина к спине лежали собаки. Изредка большие головы приподымались, чтобы затем лечь снова, окутанные белым туманом конденсирующегося дыхания. Фыркнула лошадь, выпустив еще одно небольшое облачко, легкое и изменчивое, исчезнувшее так быстро, что уже непонятно, а было ли оно на самом деле.
Ланта
Слова Тейт это подтвердили. В голосе звучало напускное равнодушие.
— В конце концов, мы всегда стараемся вывести их на правильную дорогу, так ведь? Я говорю о мужчинах. Женщины пытаются. О, да ты знаешь.
— Так было всегда. И никогда это не удавалось. — Ланта удивилась, заметив во взгляде Тейт плохо скрываемое отчаяние. Нервно засмеявшись, она поспешила скрыть неловкость. — Я всегда восхищалась тем, как откровенно ты говоришь с мужчинами. Ваши мужчины обращаются с женщинами с большим уважением, чем кто бы то ни было, даже лучше, чем Люди Собаки.
— Независимость не всегда облегчает жизнь. И не всегда помогает.
— А я подлила масла в огонь, навязавшись идти с Мэттом, тогда как ты оставила Налатана в Оле.
— Никогда так не думай. — Тейт остановилась, повернувшись лицом к Ланте. — Я не хотела, чтобы ты шла, это правда. Но то, что произошло между Налатаном и той, никого не касается.
— Я хочу помочь Налатану и тебе. Хочу помочь стать счастливыми вам обоим — моим друзьям.
Облачко пара обозначило вздох облегчения Тейт.
— Это все глупая гордость. Я знаю, что Налатан доверяет мне, когда я с Конвеем, но я боюсь, что кто-нибудь там наговорит глупостей. Его это может мучить.
— Я бы боялась за того, кто посмеет его обидеть. С Налатаном ничего не случится.
Тейт сказала:
— Мне стыдно, что я была так груба, когда мы нашли тебя, там. Ты поступила правильно. Мне следовало сказать это еще тогда.
— Ты так думаешь? — Ланта обрадовалась перемене темы, все еще не понимая, куда клонит Тейт. — Это говорил Мэтт?
— Тебе он бы сказал намного раньше, чем мне, дорогая, — сухо произнесла Тейт. — Понимаешь, я чувствую, что он хочет сказать, и слышу, что он говорит. А это не всегда одно и то же.
— Я не понимаю…
— У мужчин свой язык. Так уж все устроено. Им кажется, что они думают. Это как у Налатана: он не так уж беспокоится о своей чести, как о чем-то другом, личном. Ему кажется, что он не простит того, кто его оскорбит, но вполне может это сделать. Если кто-нибудь оскорбит меня, его это затронет намного сильнее. С Конвеем то же самое. Я не знаю точно, что случилось, но уверена — он думает, что обидел тебя, и понимает, что ты в нем не уверена. Он не может себе позволить сделать первый шаг тебе навстречу. И считает, что его должна сделать ты.
Ланта прислонилась к дереву.
— Если бы он любил меня, то интересовался бы мной или говорил бы о себе. Мы бы общались.
Тейт тихонько рассмеялась, звучавшая в ее голосе мягкая симпатия так не сочеталась с напряженным разговором и наползающим холодом ночи.
— Ты и Конвей — как мы с тобой сейчас — бродите впотьмах. Деревья не тронутся с места и не нападут на нас, и даже если мы натыкаемся на них, это не причиняет большого вреда. И мы идем вперед, но идем очень, очень осторожно. Может быть, и вы с Конвеем слишком осторожны, Ланта? Вы уперлись в дерево, а его надо просто обойти. Чем же я здесь могу помочь?