Ведьмак (большой сборник)
Шрифт:
— Не кричи, Йен, не нападай. И не вытаскивай на свет историю с Венгербергом, мы же поклялись не возвращаться к ней. Я не в обиде на тебя, Йен, я же тебя не укоряю. Знаю, что к тебе нельзя приложить обычные мерки. Ну а то, что мне грустно… Убивает сознание, что я тебя теряю… Ну так это клеточная память. Атавистические остатки чувств мутанта, очищенного от эмоций.
— Не терплю, когда ты так говоришь! — вспыхнула она. — Не терплю, когда ты произносишь это слово. Никогда больше не произноси его при мне. Никогда!
— Разве это меняет факт?! Я — мутант.
— Нет никакого
Черная пустельга, сидевшая на рогах оленя, взмахнула крыльями, заскрежетала когтями. Геральт взглянул на птицу, на ее желтый неподвижный глаз. Йеннифэр снова оперлась подбородком о сплетенные пальцы.
— Йен…
— Слушаю.
— Ты обещала ответить на вопросы. На вопросы, которые я даже не должен задавать. Остался один, самый важный. Тот, который я никогда тебе не задавал. Который боялся задавать. Ответь на него.
— Не смогу, Геральт, — жестко сказала она.
— Не верю. Я слишком хорошо тебя знаю.
— Нельзя хорошо знать чародейку.
— Ответь на мой вопрос, Йен.
— Отвечаю: не знаю. Но разве это ответ?
Они замолчали. Долетающий с улицы гул утих, успокоился. Клонящееся к закату солнце запалило огни в щелях ставен, пронизало комнату наклонными лентами света.
— Аэдд Гинваэль, — проворчал ведьмак. — Осколок льда… Я чувствовал. Знал, что этот город… враждебен мне. Он — плох.
— Аэдд Гинваэль, — повторила она громко. — Сани Королевы эльфов. Почему? Почему, Геральт?
— Я еду за тобой, Йен, потому что поводья моих лошадей запутались в полозьях твоих саней. А вокруг меня — пурга. И мороз. Холод.
— Тепло растопило бы в тебе льдинку, которой я ранила тебя, — шепнула она, — и развеялись бы чары, и увидел бы ты меня такой, какова я в действительности.
— Так стегани белых коней, Йен, пусть мчат они меня на север, туда, где никогда не наступает оттепель. Чтобы никогда не наступила. Я хочу как можно скорее оказаться в твоем ледовом замке.
— Этого замка не существует. — Губы Йеннифэр дрогнули, скривились. — Он — символ. А наша езда — погоня за мечтой. Недостижимой. Потому что я, Королева эльфов, жажду тепла. В этом моя тайна. Поэтому каждый год в снежной замети несут меня мои сани через какой–нибудь городок, и каждый год кто–нибудь, пораженный моими чарами, запутывает поводья своих лошадей в полозьях моих саней. Каждый год. Каждый год кто–нибудь новый. Без конца. Ибо тепло, которого я так жажду, одновременно уничтожает чары, уничтожает магию и прелесть. Мой избранник, пораженный ледяной звездочкой, вдруг становится обыкновенным никем. А я в его оттаявших глазах делаюсь не лучше других… смертных.
— И из–под идеальной белизны проступает весна, — сказал он. — Проступает Аэдд Гинваэль, паршивый городок с прекрасным названием. Аэдд Гинваэль со своей мусорной кучей, огромной вонючей помойкой, в которую я должен лезть, потому что мне за это платят, потому что для того меня и сделали, чтобы я лез во всякую мерзость, которая у других вызывает ужас и отвращение. Меня лишили способности чувствовать, чтобы я не мог ощущать, сколь омерзительно мерзостна эта мерзопакость, чтобы не отступал, не бежал от
Они замолчали. Черная пустельга зашелестела перьями, раскрывая и складывая крылья.
— Геральт…
— Слушаю, Йен.
— Теперь ты ответь на мой вопрос. На тот, который я тебе никогда не задам. Тот, который боюсь… Сейчас я его тоже не задам, но ответь. Потому… потому что я очень хочу услышать твой ответ. То одно–единственное слово, которого ты никогда мне не сказал. Скажи его, Геральт…
— Не смогу, Йен.
— Почему?
— Ты не знаешь? — Он грустно улыбнулся. — Мой ответ был бы всего лишь словом. Словом, которое не выражает чувств, не выражает эмоций, потому что я их лишен. Словом, которое было бы всего лишь звуком, какой издает пустой и холодный череп, если по нему постучать.
Она молча глядела на него. Ее широко раскрытые глаза приобрели цвет фиолетового пламени.
— Нет, Геральт, — сказала она. — Это неправда. А может, правда, но не вся. Ты не лишен чувств. Теперь я вижу. Теперь я знаю, что…
Она замолчала.
— Докончи, Йен. Коль уж решилась. Не лги. Я знаю тебя. Я вижу это в твоих глазах.
Она не отвела глаз. Он знал.
— Йен, — прошептал он.
— Дай руку, — сказала она.
Она взяла его руку в свои, он сразу почувствовал покалывание и пульсирование крови в сосудах предплечья. Йеннифэр спокойным, размеренным голосом шептала заклинания, но он видел капельки пота, покрывавшие ее побледневший лоб, видел расширившиеся от боли зрачки.
Опустив его руку, она протянула ладони, пошевелила ими, ласкающими движениями поглаживая какой–то невидимый предмет, медленно, сверху вниз. Между ее пальцами воздух начал густеть и мутнеть, клубиться и пульсировать, как дым.
Он глядел словно завороженный. Магия творения, которую считали высшим достижением чародеев, всегда увлекала его гораздо больше, нежели иллюзия или трансформация. «Да, Истредд был прав, — подумал он, — по сравнению с такой магией мои Знаки просто смешны».
Между дрожащими от напряжения ладонями Йеннифэр постепенно материализовалось тело птицы, черной как уголь. Пальцы чародейки нежно ласкали встопорщенные перья, плоскую головку, искривленный клюв. Еще движение, гипнотизирующе–плавное, нежное, — и черная пустельга, покрутив головой, громко заверещала. Ее сестра–близнец, все еще неподвижно сидевшая на рогах, ответила тем же.
— Две пустельги, — тихо сказал Геральт. — Две черные пустельги, созданные с помощью магии. Как понимаю, обе тебе нужны.
— Правильно понимаешь, — с трудом сказала она. — Мне нужны обе. Я ошиблась, думая, будто достаточно одной. Как сильно я ошибалась, Геральт… К такой ошибке привела меня гордыня Королевы Зимы, убежденной в своем всемогуществе. А есть вещи… которые невозможно добыть даже магией. И есть дары, которые нельзя принимать, если ты не в состоянии ответить… чем–то, столь же ценным. В противном случае такой дар протечет сквозь пальцы, растает, словно осколок льда, зажатый в кулаке. Останутся только сожаление, чувство потери и вины…