Ведьмак: Когти и клыки. Сказания из мира ведьмака
Шрифт:
– Да чтоб мне язык вырвали и пальцы отрезали! – просопел Лютик, замерши с рукой на шляпе. – Что это было?!
– Это-то, – ответил стражник, – и хотела узнать Великая Ловчая. Пошла туда вчера, да без толку. Пошла и сегодня. Скоро возвернуться должна. И наверняка пожелает совета ведьмака.
Геральт молчал, всматриваясь, не щуря глаза, на инфернальный спектакль.
– Да-а-а… – Великая Ловчая наклонилась к ведьмаку, улыбнулась понимающе. – Именно так-то я себе и представляла прославленного Белого Волка.
«Без взаимности», – подумал Геральт.
Мерринда Хеврот, почетный член Лиги
Он сомневался, чтобы Ловчая была чародейкой, и оказался прав. Потому что Мерринда Хеврот, кажется, отличалась от чародеек всеми своими чертами – по крайней мере внешними. Была это бой-баба, широкая в плечах, упакованная в кожаный панцирь, коротко остриженная, загорелая и вся в шрамах. Глаза ее, мало того что небольшие, так еще и постоянно прищуренные, на простецкой физиономии были почти не видны. Но именно эти глаза – единственное во всей Ловчей – напоминали Геральту чародеек. Глаза скрутатора [5] , бездушные и злобные. Злые. И очень умные.
5
Официальное лицо (например, при выборе Папы Римского), ответственное за контроль над голосованием и подсчет голосов.
Несмотря на отсутствие правовых оснований, Великая Ловчая обеспечивала в Чудовенке мир. Послушание обеспечивали ее подчиненные, уже издалека кажущиеся сборищем разбойников. Как пояснил Казмер, они прекрасно умели договариваться со стражей Чудовенки – поскольку Ловчая не раз и не два противостояла угрожавшим селу чудищам. Однако ведьмаком она не была. Охота была ее страстью, а не выученной профессией. Фанаберией женщины из обедневшего рода, открывшейся в новых обстоятельствах.
Специально для нее постоялый двор освободили от гостей. Тех, кто возражал, погнали силой. Геральта и Лютика сопровождал только Казмер. Перед самым прибытием Ловчей они успели коротко с ним поговорить.
– Расскажи об этом замке, – попросил ведьмак.
– А что там рассказывать? Ничего там нету. Голые стены, пустые кладовые, пепелище, все заросло. Токмо я давненько там был. И вообще мало кто там шляется.
– И почему же? Из-за репутации проклятого места?
– Да где там. Просто далековато да высоковато. Кому бы хотелось жопу по горкам да кустам волочить. Ежели уж унесли оттуда, что только можно, то пусть развалины и стоят себе да гниют. Да вот только теперича там огни горят.
Когда снаружи затопали сапоги, Геральт прошипел поэту:
– Пасть не открывай. Говорить буду я.
Лютик, хотя бы раз выказавши послушание, пасть не открыл – по крайней мере не сразу.
Ловчая вместе со свитой вошла в корчму. Запахло землей, хвоей, а потом и гарью. Вздохнувши и отстегнув меч, женщина уселась на лавку напротив тактично молчащих Геральта и Лютика.
– Вота они, госпожа Хеврот, – отозвался Казмер. – Лютик, мировой славы поэт, да Геральт из Ривии, ведьмак, прозванный Белым Волком.
Великая Ловчая оскалилась в чуть щербатой ухмылке растрескавшихся губ.
– Да-а-а… Именно так-то я себе и представляла прославленного Белого Волка.
«Без
– Прости, госпожа, мою наглость, – начал он, – но, полагаю, мы оба профессионалы. Потому перейду к конкретике, поскольку мы наверняка ее любим и ценим…
– Спросишь ведь, что вы здесь делаете, а?
– Да. И что делаешь тут ты, госпожа.
– Никакая я не госпожа, не с той поры, как овдовела благодаря собственной вооруженной ножом руки! Я Ловчая, как ты – ведьмак. Нас определяет наша профессия. А что до причин, из-за которых вы тут пребываете… Присутствующий тут Казмер – человек рассудительный. Не наказал вас за устроенный скандал, да к тому же заметил, что вы можете помочь в решении нашей… проблемы.
Говорила она быстро, говорила громко и небрежно, но из-за фасада простоты проступали знаки благородного происхождения: акцент, слова, поза того, кому по факту рождения принадлежат честь и слава.
– Мы не устраивали скандалов специально, – сказал Геральт. – Я попросил группку милсдарей, чтобы те успокоились и опамятовались. Они не послушались. Это была самооборона.
– Ведьмачья самооборона – это почти нападение, – заметила Ловчая. – Но не бойтесь! Этот жрец и мне был немил. Не слишком-то он приязнен к женам, от коих требовал покорности да скромности. Казмер как страж закона может говорить иначе, но жрецу головомойка и десяток-другой горячих прописаны были, как карлику ходули. Однако ж прежде, чем мы перейдем к делам, можешь ли ты, Казмер, организовать какой еды? Для нас и моих людей. Умираем от голода. День был длинным.
Распорядились насчет еды, слуги забегали вокруг стола, и между Ловчей и Геральтом с Лютиком мигом вырос редут мисок и строй кувшинов.
– Если речь не о наказании, – продолжил терпеливо Геральт, – остается лишь проблема замка и ночных огней.
– Казмер, ты им показал?
– Так точно. Они видели.
– Вы видели. А я, ведьмак, знаешь ли, только-только оттуда возвратилась. Из целый день тянувшейся попытки добраться на вершину, к замку. Жестокое фиаско. Бродить по кустам и обрывам, по грязи и зарослям, да еще та птичья зараза.
– Казмер не вспоминал о том, что уже дойти до замка – граничит с невозможностью.
– Потому что не граничило. Пока не появился в нем огонь. Прежде чем птицы во всей долине не начали впадать в амок.
Геральт заколебался. Он не любил неизвестности, особенно в делах, где он сам был экспертом. А как ни посмотри, он до сих пор не видел общего элемента для всех этих событий, их связующего звена.
– Ты – Ловчая, – сказал он. – Значит, ловишь. И говоришь с ведьмаком. А значит, хочешь за чем-то поохотиться. За чем-то, что напугало всех птиц в окрестности. За чем-то, что плюется огнем в небо, как усевшийся на хребте драконище.
– Не дракон, но близко. Меня начинает веселить твоя осторожность в суждениях, ведьмак. Вроде бы ты и знаком с постконъюнкционной фауной, но, похоже, не знаешь, что таится в старой крепости?
– Не знаю. Действительно не знаю.
Ловчая отсалютовала ему кружкой так резко, что пролила на стол.
– Рарог, – сказала она.
Лютик приподнял бровь, но продолжил сидеть тихо. Скорее из-за незнания, чем нежелания говорить.
– Рарог – это миф, – решительно сказал Геральт. Он утомился, весь этот ералаш ему надоел. – Как раз один из тех, у которых нет реального соответствия и которым нет объяснения. Потому что рарогов не существует.