Ведьмаки и колдовки

Демина Карина

— Получили?

Странно, но именно эта конкретная женщина не вызывала раздражения, пусть и вопросы задавала неудобные.

— Получил. Не без отцовской помощи…

Признаваться в этом тошно, но Себастьян не привык себе врать. А она… если Лихо ее выбрал, то должно же в ней что-то быть.

Что?

Коса, которую она поглаживала. Взгляд хмурый, внимательный… смешно. Его еще никто и никогда не изучал вот так, с легким недоверием, с небрежением даже.

— Я вам все еще не нравлюсь? —

поинтересовался Себастьян, выкладывая следующий портрет.

— Не нравитесь. — Евдокия не собиралась быть вежливой. — Но я привыкну.

— Если не нравлюсь, то почему вы здесь?

— Неспокойно.

— Зеркала?

— И они тоже… Лихо просил составить контракт, чтобы… чтобы я сама распоряжалась деньгами.

— Точнее, чтобы наш папаша до них не добрался. — Себастьян не удержался и спину поскреб, но зуд не утих, а треклятый амулет раскалился. — Разумный выход. Кстати, если вы уж до контракта договорились, может, спинку мне почешете?

— Что?

— По-родственному.

Евдокия огляделась, верно, в поисках канделябра, но, не обнаружив оного в пределах досягаемости, ехидно поинтересовалась:

— А больше тебе ничего не нужно?

— Нужно. — Себастьян положил первый портрет, темноглазой прехорошенькой девочки в кружевном платьице.

— Что?

— Чтобы Лихо был счастлив.

— И ты считаешь, будто я…

— Я ничего не считаю. Я просто знаю, что рассказал он тебе не только о душегубце… это так, начало…

— Ты так себе и не простил?

— Чего именно? — Камень-амулет жег невыносимо.

— Всего. — Евдокия хлопнула Себастьяна по руке. — Сиди. Болит?

— С чего ты… болит.

— Красное и вздулось, точно тебя пчела укусила.

— Ведьмак.

— Укусил?

— Хуже, — мрачно ответил Себастьян и зубы стиснул, потому как легчайшее прикосновение к плечу вызвало приступ боли. — Если бы укусил, уже бы зажило… а до вопроса, то… не знаю. Я боялся, что он умрет. Потом боялся, что он выживет, но останется калекою… папашка очень на это рассчитывал. Он вообще дерьмовый человек. И окружающих норовит в это самое дерьмо макнуть. Так что привыкай и особо не обольщайся.

— Не обольщаюсь.

Евдокия встала и вышла в ванную комнату, вернулась она с мокрым полотенцем.

Мокрым и холодным!

Себастьян едва не взвизгнул, когда это полотенце на спину плюхнулось и еще к коже прилипло.

— Сиди смирно, — велела Евдокия и, собрав его волосы, перекинула через плечо. — Я понимаю, что мне будут… мягко говоря, не рады.

— Это точно… мягко говоря.

— Ты не любишь своих родичей?

— Смотря каких. — Холод унял зуд, и пусть по спине текла вода, Себастьян готов был терпеть нынешнее неудобство.

Сегодня.

Все закончится сегодня.

— Лихо я люблю. И маму

тоже, хотя она совершенно оторванное от реальной жизни создание. Но в этом нет ее вины. Что до остальных, то они в папашу пошли…

— Все?

Евдокии было непонятно, как можно любить кого-то из родных, а на прочих плевать.

— Велеслав спит и видит, как бы титул получить. Без титула он из себя ничего не представляет. А с титулом, глядишь, и найдет невесту с деньгами… сестрицы мои мало лучше. Им титул без надобности, а вот деньги нужны, и немедленно, потому как шмотье, драгоценности… княжны оне.

Себастьян оперся на стену. С полотенца текло, но зуд, удивительное дело, прошел. И уголек амулета погас, и сам амулет успокоился.

Хорошо.

И плохо, потому как права купеческая дочь: не примет ее высокое семейство. Самого Себастьяна тоже не приняли, пусть и смирились с его существованием. Хотя, справедливости ради, он сам не слишком-то старался родственную любовь завоевать. Были встречи, ежегодные и обязательные, отцовские приемы, которые он устраивал на Вотанов день, дни рождения и дни памяти.

Скандалы непременные, потому как отец не выдерживал и начинал цепляться к матушке, а та терпела нападки, поскольку хорошее воспитание не позволяло ей обвинять его… она отвечала сухо, спокойно, но это спокойствие лишь сильней отца злило.

В этой затяжной войне сестрицы приняли отцовскую сторону.

У них ведь замужество и изрядно измаранная репутация единственным приданым, а маменька эту репутацию вот-вот добьет… они говорили громкими, ломкими голосами, от которых мама бледнела, а у Себастьяна начиналась мигрень. И он с трудом удерживался, чтобы не наорать на них.

Мама смущалась.

И не знала, как отвечать. Беспомощно оглядывалась на Себастьяна…

…а Велеслав ныл, что от Лихо давно уже нет вестей…

…вестей не было, младший не любил писать, а вот деньги приходили регулярно. Вот только уходили куда как быстрей.

И снова все были недовольны.

Мало.

Недостаточно.

И зачем ему на границе оставаться, когда есть иной вариант… треклятая Христина год прождала… стерва. А когда ее все-таки спровадили замуж, отец не удержался от очередного скандала…

На сей раз, для разнообразия, виноватым назначили Себастьяна.

— Деньги, деньги, деньги. — Себастьян выложил первый снимок, темноглазой лысенькой девочки с непропорционально крупным носом. Иоланта. — Они только и говорили что о деньгах… отец кричит о добром имени князей Вевельских, а сам этим именем торгует направо и налево… о его судебных решениях давно уже слава ходит… и не только о них. В Совете, где папенька числится, знают, что князь за хорошую сумму проголосует так, как нужно…