Ведьмин дом
Шрифт:
– Ну и зачем ты мне все это рассказал? Думаешь, я от радости плясать стану?
– Да так… Наверное, лучше, если ты будешь знать.
– Ну спасибо, осчастливил. Ладно, пошли дальше.
Они зашагали быстрее и вскоре вернулись к воротам, где копошился бедный третий отряд.
И вправду – бедный. Легко ли выгрести всю желто-бурую дрянь, все эти доски, плавающие в жидкой грязи, битые кирпичи, поросшие крапивой, какие-то железяки неизвестно от чего… А бумаг-то, бумаг! Драные молочные пакеты, обертки от печенья и промасленные кульки, мокрые, заплесневелые бланки, рваные листки из альбомов. А пробок сколько! Железные, деревянные, пластмассовые! И бутылки, и битое стекло… Наверное, все тридцать лет, что
Да, нечего сказать, подкинула им Дуска подарочек. А все Миша виноват. Не надо было ее дразнить. Впрочем, его тоже понять можно. От такого начальства озвереешь. Вот скоро явится она принимать территорию, принцессочка на горошине. Обязательно ведь к чему-нибудь прицепится. Может, ей крошки от кирпичей не понравятся, или фантик какой-нибудь углядит. Специально ведь искать будет, точно белые грибы в лесу. Глаза у нее натренированные – контролер. А уж если найдет – то-то ей будет радости…
Они загрузились и снова направились в дальний путь, на помойку. И опять Леха не выдержал молчания:
– Слушай, Серый, а ты что, и вправду нечистой силы не боишься?
– Я в нее не верю.
– Да никто в нее не верит. А все боятся.
– А я не боюсь. Потому-что никаких ведьм не существует. Наукой доказано.
– Это, конечно, правильно, – помолчав, сказал Лешка. – А только знаешь, по-всякому бывает. У меня вот тетка была, тетя Маша, она в деревне жила, в Жерлевке, это под Рязанью. Она тоже ни в какую нечистую силу не верила, она клубом заведовала, культурная… А у них с дядей Колей лошадь была, Звездочка, белая вся, только на лбу черное пятно. На звезду похоже. Ну вот, я точно не помню, что мама рассказывала, но вышел такой закон, чтобы всех лошадей сдавать в колхоз. Добровольно. Это давно было, в шестидесятые годы. Ну, дядя Коля стал ругаться, не отдам, говорит, Звездочку, плевать я на них хотел. Что, говорит, танки они на нас, что ли, двинут, Звездочку отбирать? А тетя Маша его пилит-пилит, надо сдавать, жалко, а надо. Что о нас люди подумают? Я же клубом заведую, мы пример показывать должны. Культура там всякая, политика.
Ну, в общем, отдали они Звездочку, а с тех пор тетя Маша грустная все ходила, все о чем-то думала-думала. Мама говорит, раньше она веселая была, лучше всех в деревне пела.
А как Звездочку у них забрали, все молчала, а однажды дядя Коля пораньше с работы пришел, почувствовал, наверное, что-то. Смотрит – а в доме тети Маши нет, он ищет ее по всему двору, зовет, потом в сарай заглянул – и видит: висит тетя Маша, веревка за потолочную балку привязана, а она, тетя Маша, еще живая, еще дергается в петле. Ну, дядя Коля бросился ее вынимать, и вдруг на него как ветром дунуло, и он смотрит – а между ним и тетей Машей три огромных белых лошади стоят, и у всех черные звезды во лбу, и даже не звезды, а дыры, как от пуль. И они смотрят на него так странно и брыкаются, к тете Маше не подпускают. Дядя Коля, понятное дело, закричал, стал народ звать, ну, люди сбежались, время-то вечернее, и все этих лошадей видели, и никто сквозь них пробиться не мог – боялись.
А когда тетя Маша дергаться перестала, опять ветром дунуло, и лошади пропали. Вынули из петли тетю Машу – а она уже мертвая. Вот так. Почти вся деревня это видела, все свидетели. А ты говоришь – не бывает нечистой силы. Как же не бывает, когда вот так получилось? Дядя Коля с тех пор сильно пить стал и тоже умер. И мама с папой дом в Жерлевке продали и больше туда не ездили.
Серега долго молчал. Ну что тут скажешь? С Санькой-то все ясно, он свою историю из какой-то книжки взял. А половину, наверное, досочинял. Оно и видно – старался говорить по-книжному, только у него не очень-то получалось.
Но Леха? Он ведь парень простой, ему придуриваться незачем. А его рассказ куда страшнее Санькиного.
Серега сплюнул, потом в упор посмотрел на Масленкина и сказал:
– Я одного не пойму, Леха, зачем ты мне все это рассказываешь? Зачем все эти разговоры заводишь? Тебе-то чего от меня надо?
Масленкин резко остановился, и Серега, идущий сзади, чуть не придавил его носилками.
– Зачем? А может, я не хочу, чтобы ты в Ведьмин Дом ходил. Ты, может быть, в нечистую силу не веришь, а я верю. Не хочу я, чтобы там с тобой что-нибудь случилось. Как с тетей Машей.
Серега посмотрел Лехе прямо в глаза. Тот мигнул и смущенно отвернулся.
А ведь он и впрямь боится. Именно за него, Серегу, боится. Это же по глазам видно. Но почему? То есть не чего боится, а из-за чего? С какой это радости вдруг такая забота?
– Слушай, Серый, – произнес между тем Леха, – я уже все обмозговал. Ты ведь через октябрятские ворота к Ведьминому Дому пойдешь? Так я слева за воротами, в лопухах, пакет заначил. А в пакете книга. Санька, он ведь хитрый-хитрый, а все равно тупой, он же не знает, что в библиотеке этих детей капитана Гранта навалом. И все одинаковые. Я сразу, как их подслушал, Саньку и пацана этого, в библиотеку побег и взял одну штуку. Их там никто и не читает. И еще я свечку туда положил, огарок то есть. Санька, он козел, он не знает, что у меня свечек много, и целые есть, и огарки. Я их собираю… Так что гарантия у нас полная. Ты как после отбоя ворота перелезешь, подожди часок, а потом бери пакет и дуй обратно. Переночуешь в угольном сарае, туда никто не сунется. А как светать начнет – в корпус.
Серега молчал. Ну и ну! Оказывается, тихий, молчаливый Масленкин – голова. Все обдумал, все рассчитал. Но ведь даже не это главное. Главное – он, получается, настоящий друг, а Серега даже не подозревал об этом. Думал – пацан как пацан, не вредный, но больно уж молчаливый.
И слабак к тому же, в футбол по-человечески играть не умеет, ползает как вареная макаронина, ребята смеются, когда он на поле выходит. Целыми днями он сидит у дяди Васи, в кружке резьбы по дереву, что-то там вырезает. В общем, ничего особенного.
А главное, слишком уж он Саньке поддается. Тот как скажет: «Эй, Масленок, притащи!», «А ну-ка, Масленок, сбегай!» – и тот притащит, сбегает. Не было случая, чтобы он огрызнулся. Конечно, он слабак, но ведь и Санька не дзюдоист-каратист. Пожалуй, еще похилее будет. Может, Леха вообще драться не умеет? Серега иногда встречал таких. Среди них попадались даже и сильные ребята, но вот не могли они ударить, не могли – и все. Словно кто на цепочку их посадил.
Хотя был же случай в той смене… Они с Лехой тоже тогда в одном отряде были. Смотались всей палатой с тихого часа на речку, купаться, а на речке к ним деревенские пацаны привязались. Деревенских было трое, зато они большие, как в первом отряде. А делать нечего, пришлось драться. И Леха дрался вместе со всеми, даже одного деревенского классно ногой приложил. Тот прямо обалдел – такой мелкий клоп, а тоже туда же, ногами машется! Деревенские, правда, им тогда все равно навтыкали, но это уже дело десятое.
А что, если… Может, Леха с Санькой тоже на рабство поспорили, и Леха проиграл? Хотя вряд ли. Такие споры всегда при свидетелях бывают, чтобы потом никто отбояриться не мог. А главное – если бы Леха был в рабстве, Санька бы этими пустячками – подай, принеси – не ограничился. Он бы издеваться стал, власть свою показывать.
Нет, странно как-то получается. Есть, наверное, что-то такое, чего ни Серега, ни кто-то другой не знает. Дело темное. Одно ясно – Леха Саньку терпеть не может, а все же подчиняется. Может, и вся нынешняя Лехина активность не для Сереги, может, ему главное – Саньке свинью подложить?