Ведьмин век
Шрифт:
— Люра-а! — терпеливо звал велосипедист. — Так ты выйде-ешь?..
Ивга смотрела, как инквизитор пьет кофе под сигарету. Как сквозняк вытягивает в окно ленты сизого дыма.
— Люра-а!..
— И… что он сказал?
— Он сказал «спасибо».
Ивга с тоской подумала, что все ее чувства отражаются на лице. И даже те, которые ей хотелось бы скрыть.
— А я… тоже… поразительно несведуща. В области неинициированных ведьм. По крайней мере, раньше я думала… Что если такая ведьма затаится, то ее не смогут выявить. Никто, — она взглянула
Тот вздохнул:
— Вся беда в том, что ведьма, даже неинициированная, остается ведьмой. Даже если она никому не делает зла. Даже если она вообще ничего не делает… Она может делать. Вот та грань, о которую столетиями ломали зубы сочинители законов… и те, кто пытался воплотить их в жизнь. Потому что если человек невинен — за что его наказывать? За одну только вероятность будущего зла?
— А… эта самая вероятность… какая? — Ивга почувствовала, как стремительно пересыхает в горле.
— Шестьдесят два процента, — сообщил инквизитор суконным голосом. — Тридцать восемь — никогда не инициируются. Никогда не нападут. Проживут долгую счастливую жизнь и наплодят кучу детей… Ведьмы, как правило, плодовиты. Отличаются завидным здоровьем. Полностью пренебрегают домашним хозяйством, зато преуспевают в искусствах. Умны и оригинальны… Все это я, можешь поверить, рассказал Назару. Даже с преувеличениями.
— А как узнать, — Ивга подняла глаза, — как узнать… в какой ведьма… в каких процентах, шестидесяти двух или… этих, других?
— Люра-а! — надрывался парень за окном. — Лю-ура! Иди сюда-а!..
Инквизитор поднялся, но на крохотной кухне некуда было деваться, и потому он снова уселся — на широкий подоконник. Поставил рядом недопитую чашку кофе.
— Назар тоже меня спросил. В похожих выражениях; собственно, все это я рассказывал ему и раньше, еще тогда… Гм. После твоего ухода. Но он, видимо, был так расстроен, что ничего не запомнил.
— Люра-а!..
Инквизитор вдруг перегнулся за окно и рявкнул голосом театрального злодея:
— Люра, а ну выдь немедля!
Звякнул на камушке звонок укатывающего велосипеда. Парнишка-ухажер, по-видимому, струхнул.
— Видишь ли, Ивга, — инквизитор усмехнулся, — мне ведь тоже… интересно. Чтобы не таскать невинных по тюрьмам, чтобы не оставлять на свободе злодеек… Но — определить то, о чем ты спросила, практически невозможно. Стечение обстоятельств, внутренние свойства, которых до поры до времени не разглядеть… Скажем, спокойная семейная жизнь с любимым человеком дает большую вероятность, что ведьма до конца дней своих пребудет в добре и законопослушании. Но — не гарантию. Понимаешь?
— И это вы тоже сказали Назару, — предположила Ивга шепотом.
Инквизитор пожал плечами:
— Ты заметила, я стараюсь быть честным? С ним… и с тобой?
— Спасибо.
— Не за что, Ивга… Что ты так смотришь?
Ивга опустила глаза:
— Вы мне жизнь… убили.
— Не преувеличивай.
— Будет справедливо, если теперь вы мне… поможете.
— Помогу,
Ивга намертво сплела под столом пальцы рук:
— Я не хочу быть ведьмой.
Пауза. Веселый щебет за окнами; темпераментная беседа под соседним подъездом. Вероятно, Люра все-таки вышла.
— Нас не спрашивают, Ивга, кем мы хотим быть. Я родился мальчиком Клавом, ты — девочкой Ивгой…
— Нет. Я слы… я знаю, что ведьму можно… лишить ведьмовства. Чтобы она была, как другие.
Инквизитор поморщился. С брезгливостью заглянул в чашку, будто опасаясь встретить там таракана.
— Я даже догадываюсь, от кого ты это «слы». То есть знаешь. Поразительно, каким странным людям позволяется вещать в микрофон.
— Вы скажете, что никогда не проводили таких… опытов? Никогда не пробовали, никогда этим не занимались? Вы скажете это, глядя мне в глаза?
Инквизитор раздраженно поставил чашку на подоконник:
— Давай-ка прекратим этот разговор. Не стоит доверять людям из «ящика». Ни в чем.
Ивгины пальцы, вцепившиеся друг в друга, побелели:
— Где же ваша хваленая… честность?
Их взгляды встретились. Ивга ощутила внезапный приступ тошноты.
…В какой-то момент она решила, что инквизитор везет ее, чтобы сдать в изолятор; к обычному дискомфорту его близкого присутствия добавилось тягостное чувство обреченности. И с этим чувством Ивга провела на заднем сидении всю не очень длинную, но и не короткую дорогу.
Сбоку на ветровом стекле была приклеена картинка с развеселой, хвостатой ведьмой верхом на помеле. Картинка показалась Ивге дурной приметой, знаком странного, изуверского чувства юмора; некая ржавая пружина, все сжимавшаяся и сжимавшаяся у нее внутри, напряглась до последнего предела.
Инквизитор вел машину подчеркнуто неторопливо, внимательно, корректно, как ученик, второй раз усевшийся за руль; скоро центр, в котором Ивга худо-бедно ориентировалась, остался позади, и потянулись пригородные районы — однообразные, пыльные, совершенно чужие. Миновав знак, сообщающий о пересечении городской черты, инквизитор повернул направо, и дорогая мощная машина величественно выкатилась на разбитую проселочную дорогу.
Желтое здание обнаружилось за молодой елочной посадкой — приземистое, двухэтажное, похожее одновременно и на тюрьму и на коровью ферму; Ивга обхватила плечи руками.
— К сожалению, мне придется кое-что тебе показать, — не оборачиваясь, бросил инквизитор. — Именно то, что тебе надлежит увидеть.
Ивга посмотрела на его затылок — ухоженный, волосок к волоску. И больше всего на свете ей захотелось садануть по этому затылку тяжелым молотком.
Высокомерный вершитель судеб. «Шестьдесят два процента», «тридцать восемь процентов»… «Именно то, что тебе надлежит увидеть». По какому праву он обращается с ней, как с лабораторной свинкой? Нет, как с микробом. Как с болезнетворным микробом, а он — добрый доктор…