Ведьмина звезда. Книга 2: Дракон Памяти

Дворецкая Елизавета Алексеевна

Хагир свирепо смотрел вперед, взглядом заклиная дорогу разворачиваться правильно, а не уклоняться назад к рудному оползню. Копье он держал в опущенной руке острием вперед. Против могущества остролиста и кованого железа никакие тролли не устоят, потому-то Века Великанов и кончились тогда, когда Златозубый Ас Хеймдалль научил первого кузнеца, Смида сына Бонда, обрабатывать железо. И пока что дорога слушалась. Вот тех трех деревьев, трех старых елей у серого повисшего выступа скалы, Хагир еще не видел.

Подъезжая ближе, он заметил,

что перед ним не три ели, а две ели и один человек. Высокий, выше самого Хагира, очень худой длиннорукий мужчина неопределенных лет стоял между двумя черноватыми стволами и ждал, когда всадник приблизится. Оружия при нем никакого не имелось, даже ножа на поясе, и это было странно. Бледное вытянутое лицо, туповатое и любопытное одновременно, длинный нос, маленькие моргающие глазки, большие уши… Придержав коня шагов за пять, Хагир извлек кусок хлеба, полученный накануне вечером, сделал над ним знак молота и протянул длинному.

– Угощайся, добрый человек! – приветливо сказал Хагир.

И нисколько не удивился, когда тот спрятал руки за спину и решительно затряс головой, как ребенок, которому предлагают что-то невкусное.

– Еще чего! – обиженно воскликнул «добрый человек». Голос у него был тонкий, звонкий и скрипучий. – Тут небось один ячмень! Сам ешь свой башмак!

– Ты кто? – спросил Хагир.

– В дружине состоим! – важно ответил длиннорукий. – Мне тут встретить велели одного парня. Тебя, что ли?

– Я еду к Вигмару Лисице.

– А не боишься? – Тот смотрел на него с недоверчивым любопытством. – У него же молния!

– Не боюсь, – заверил Хагир. – У меня тоже.

Он показал свое копье. Длиннорукий долго рассматривал его, потом протянул было руку, но отдернул.

– Это не та! – определил он. – Эта простая. В земле лежала, в печь побежала, на камне плясала, над землей летала, опять в землю попала… Тебя как звать-то? – вдруг спохватился он и посмотрел на Хагира с обидой. – А то сам все выспросил, такой хитрый!

– Меня зовут Гестом! – ответил Хагир, как в таком случае и положено. [11]

– Ну, сколько же вас! – изумился собеседник. – Там, на побережье, и подумать как следует не умеют. Кто ни приедет – все Гест да Гест, и один Гест, и второй Гест, и третий Гест, и папа их тоже Гест, и мама тоже… Скучно живете! Вот я – Верзила, и тут на пять переходов другого Верзилы не сыщешь, хоть ты днем ищи, хоть ночью, – похвалился он, как будто его имя, больше похожее на кличку, было истинным сокровищем.

11

Именем Гест, то есть «гость», называл себя всякий, кто не хотел открывать настоящего имени.

Хагир невольно улыбнулся. Он не сомневался, что это тролль, что соседство его очень опасно, но ужас, пережитый в детстве, не возвращался. То ли сила и опыт взрослого мужчины

придавали ему уверенности, то ли – остролистовое копье в руке, но, отдавая себе отчет, что в этих гибких пальцах запросто хватит силы задушить кого угодно, Хагир все же не чувствовал страха. Не было холодка вдоль позвоночника, головокружения и стихийного ужаса, от которых когда-то кричал мальчик на дереве; Верзила казался Хагиру несуразным, забавным, и не больше.

Дальше они отправились вместе. Из привычной осторожности Хагир не хотел оставлять Верзилу у себя за спиной, но тот, похоже, так же мало хотел оставлять за спиной Хагира. Поэтому они двигались рядом, и Хагир предусмотрительно держал копье между собой и спутником. Хоть «молния не та», а против троллей хорошо помогает.

После глухих мест снова появились жилые: нередко Хагир замечал избушки под дерновыми крышами, сенные сараи, каменные ограды полей. На верхних камнях были начертаны красным руны, при виде которых Верзила морщился и кривился: должно быть, они предназначались для охраны человеческого добра от троллей. Люди не показывались.

Коня придерживать почти не приходилось: Верзила на своих длинных ногах без труда шел вровень со всадником. Как-то он внезапно сунул руку в куст и вытащил оттуда за уши крупного зайца, отчаянно бьющего задними ногами.

– Ужин будет! – с довольным видом пояснил Верзила.

Зайца поджарили на костре, когда остановились ночевать под скальным навесом. Пока Хагир рубил лапник себе на подстилку, Верзила собирал хворост для костра. При этом он не слишком перетрудился: только поводил руками в воздухе, и сухие ветки сами сползлись к нему со всех сторон. А пока Хагир развязывал мешочек с кремнем и огнивом, Верзила сунул длинный палец в кучу хвороста, пошевелил там, хихикая, будто щекотал кого-то, и из кучи сыроватых веток повалил густой дым, мелькнуло красноватое пламя.

Зайца потрошил тоже он, и Хагир гадливо отвернулся, только раз глянув, как Верзила с жадностью засовывает в рот все подряд внутренности и еще опасливо косится, как бы спутник не отобрал. Куда тот девал шкуру, Хагир предпочел не спрашивать. Когда заяц поджарился, Хагир перед тем как откусить, заново делал над своей долей знак молота; Верзила при этом каждый раз вздрагивал и бросал на него недовольные взгляды, но ни на миг не отрывался от своего куска. Кости он тоже поедал, хрумкая ими, как сухариками.

При свете огня Хагир вдруг увидел, что уши у Верзилы не просто большие, а длинные, как ладонь вместе с пальцами, а верхний их конец причудливо загибается вверх. Днем он этого не замечал. Как-то разом пришло осознание, что кругом ночь и Медный Лес, до человеческого жилья далеко, а он сидит один на один с троллем. Вот тут по коже поползли холодные мурашки, но Хагир старался не дать воли страху. «От твоего страха нечисть сильнее», – вдруг вспомнилось, как говорила ему мать… давным-давно, ему тогда было лет пять или шесть…