Ведьмино Везение
Шрифт:
Пока стояли теплые дни, он прогуливался по узким улочкам Тагуна, сидел в парке, наслаждаясь приятной прохладой в тени каштанов, рассматривал с любопытством людей. Бывало отправлялся к набережной или на площадь Художников, где можно было повстречать знакомых. Друзей у Доминика не было, и в такие дни он особо остро чувствовал их нехватку.
Но так было, пока не настала пора дождей. Сейчас только и оставалось делать, что сидеть в четырех стенах в компании книг, в большинстве нудных и неинтересных.
Тогда наблюдая за веселой молодежью,
Доминик глянул в окно, на свинцово — серое небо, вспоминая, как его учитель наконец-то получил долгожданную ауиденцию у Его Высочества и им удалось попасть в королевский дворец. Это было пышное, можно даже сказать, вычурное здание, расположенное недалеко от Тагуна.
Их экипаж остановился напротив высоких двухстворчатых дверей, которые тотчас распахнули слуги. У Доминика чуть голова не пошла кругом от царящего кругом великолепия и роскоши. Он ничего подобного прежде не видел. А потом гостей представили королю, на которого мальчишка поглядывал с плохо прикрытой завистью. Этот полный и некрасивый мужчина, прославившейся своей любовью к шумным развлечениям и женщинам, олицетворял собой тот образ жизни, который ученик Алевтина всегда хотел вести. У короля было всё, а у Доминика ничего…
Доминик раздраженно захлопнул книгу и прислушался — в доме было тихо. Алевтин, наверное, настолько увлекся работой, что снова забыл поужинать. Учитель в последнее время совсем пренебрегает своим здоровьем.
С наступлением холодов Алевтину стало хуже. Попав однажды под дождь, он подхватил простуду, довольно простую на первый взгляд. Но воспаленное горло и заложенный нос переросли во что-то более серьезное, и душераздирающие приступы кашля, в которых всё чаще и чаще заходился Алевтин, пугали Доминика. Он предложил пригласить лекаря, но учитель только отмахнулся. Слишком много дел. Простуда сама пройдет.
За окном серело небо, и сложно было сказать, который час. Мерный стук капель снаружи нагонял еще больше уныния. В комнате царил сумрак, и Доминик зажег несколько свечей.
Ему нравился огонь, и нравилось то ощущение уюта, которое дарило мягкое оранжево — алое пламя. Доминик вспомнил, как в детстве боялся темноты и его старшая сестра оставляла огонек, чтобы мальчик мог спокойно спать. Она была единственная, кто тепло к нему относился, в отличие от остальных. Доминик так и не понял, в чем провинился перед матерью и отцом, и почему родители с таким облегчением избавились от сына, сдав его на руки Алевтина. Потом, конечно, спустя несколько лет учитель рассказал ему. Одно время ходили слухи, что у матери Доминика был короткий, но бурный роман на стороне. Ничего Алевтин утверждать не стал, лишь добавил, что последствия её измены были.
Доминик опустился в широкое кресло.
Юноша погрузился в размышления, когда внезапно сильный порыв ветра налетел на окно. Жалобно задребезжало стекло — и он испуганно подскочил. Его взгляд метнулся от окна к небольшому зеркалу на стене.
После того случая Доминик с настороженностью проходил мимо зеркал, невольно ожидая подвоха. Но ничего таинственного и жуткого не происходило, и вскоре ему удалось убедить себя в том, что это была лишь игра теней. Просто почудилось. Вот и всё.
Перед сном он занес Алевтину бокал горячего вина и травяной настой, чтобы смягчить боль в горле. Учитель был настолько занят бумагами, что даже не заметил присутствия своего ученика. Тот поставил поднос, пожелал спокойной ночи и ушел, не дождавшись ответа. Тарелки с нетронутым ужином Доминик отнес на кухню. К ним на дом приходила экономка, которая наводила порядок и готовила. Но она взяла на несколько дней отгул, и её обязанности легли на плечи Доминика.
Он немного почитал, а потом отправился спать. Дождь всё еще стучал за окном. Где-то лаяла собака. Лежа с закрытыми глазами, юноша прислушивался к мерному стуку капель и вскоре провалился в причудливый сон.
Доминик находился в незнакомой ему комнате. Здесь ничего не было, кроме зеркала в полный рост, обрамленного тяжелой деревянной рамой. Он стоял перед его гладкой поверхностью и разглядывал собственное отражение.
Или не собственное?
Вроде те же темные волосы, те же светлые глаза, те же высокие скулы и губы. Но что-то неуловимо новое проскальзывало в его лице, незнакомое.
Доминик подался вперед.
Отражение улыбнулось, чуть склонив голову набок.
Во сне крик так и застрял где-то в горле, а тело сковала свинцовая слабость.
Отражение поднесло палец к губами, показывая молчание, и улыбнулось шире, когда Доминик одними губами произнес: "кто ты?".
Только сейчас он понял, что из зеркала на него смотрит кто-то другой. Волосы стали светлее, короче. Глаза потемнели так, что зрачок почти сливался с радужкой. Черты заострились, лицо осунулось. Незнакомец был выше и крепче худощавого Доминика. И тот, наконец, признал силуэт, напугавший его до смерти в кабинете Алевтина.
С зеркалами, Доминик, шутки плохи. Отражения ведь тоже живые… Ты даже не представляешь, что скрывается за гладкой поверхностью. Никто не представляет. Это известно лишь самим зеркалам.
Так ему сказал когда-то Алевтин.
Доминик не придал значение его словам. До этого момента…
— Что тебе нужно?
"Всему своё время, мальчик. Всему своё время", мягкий голос раздался у него в голове, и Другой в зеркале снова улыбнулся. — "Это наша с тобой не последняя встреча, Доминик. Еще увидимся…"