Ведьмины камни
Шрифт:
Каждую осень, если не случалось каких-нибудь помех, Арнор с родичами ездил на эти дни к Эйрику. Эйрик был женат на родной сестре Арнора, Арнэйд, и вожди Силверволла составляли с ним одну семью. Хельга бывала здесь два-три раза в год и хорошо знала это место – древнюю мерянскую твердыню, чьи высокие валы в петле реки Гды, вытекавшей из озера Неро, были возведены мерянами пару сотен лет назад, когда русские вожди из Хольмгарда впервые появились здесь и повели борьбу за покорение этого племени. Мерю удалось подчинить и обложить данью, но до недавнего времени она полностью сохраняла свой уклад и управлялась своими старейшинами. Последний из этих старейшин, Тойсар, погиб в сражении
Вверх по течению Огды – Путевой реки – от Силверволла ехали целых четыре дня. Опять потеплело, снег растаял без следа, часто принимался идти дождь. Женщины намерзлись, сидя в лодьях на речном ветру, прижимаясь друг другу. Но вот Огда вывела длинную цепь лодий в озеро Неро; обогнув его, вошли в устье другой реки – Гды, а там уже все были несказанно рады завидеть наконец длинный холм и валы крепости. Хельга знала, что по-мерянски селение называлось Арки-Вареж – «высокий город», и только Эйрик, в первые годы жизни здесь не знавший мерянского языка, дал ему другое название – Ватнсстадир, Озерный Дом.
Облик самого города за двадцать пять лет не слишком изменился: по устройству он остался мерянским. Длинный холм лежал в петле реки, с трех сторон окруженный водой и защищенный валами; внутренние валы делили его на несколько частей. Эйрик жил на старом Тойсаровом дворе, лишь несколько ветхих построек заменили на новые, а гридницей ему служил стоявший отдельно старый гостевой дом, где в былые времена останавливались сборщики дани. Даже из старого мерянского населения кое-кто остался, хотя русы теперь составляли тут не менее половины жителей. Постройка, где на конунговом дворе обитали служанки и незамужние женщины, где готовили пищу и занимались рукоделием, по-прежнему именовалась мерянским словом «кудо». Туда-то гостьи и направились, зная, что там их радостно встретят, согреют у большого очага, накормят и устроят отдыхать на широких спальных помостах, верхнем и нижнем. Будучи девочками, Хельга и ее двоюродные сестры рвались спать наверху, но теперь даже младшая дочь Эйрика, Дагни, пренебрегала верхним помостом, оставляя его служанкам. Ей было уже тринадцать, она носила хангерок с золочеными застежками, бусы в три ряда и держалась с важностью, как истинная дочь конунга. Все три дочери Эйрика – Алов, Арнхильд и Дагни – были еще довольно юны и не вышли замуж.
На другой день после приезда родичей Эйрик устроил долгожданный пир Дисаблота. Но и на пиру в честь богов и альвов – подателей благ – продолжались разговоры о войне и мире. И русы Мерямаа, и сами меряне поддержали намерение Эйрика избавиться от власти Хольмгарда – платить кому-то дань унизительно, и принудить к этому можно только военной силой, но сейчас, как все полагали, у Хольмгарда больше нет сил принуждать к чему-то Мерямаа. Разве это сила, когда там правит женщина! Не сама ли госпожа Сванхейд поведет войско, нарядившись в кольчугу и шлем, как валькирия? Об этом подвыпившие мужчины говорили со смехом, даже те, кто хорошо знал Сванхейд и ее достоинства. О ее сыне, Ингваре, которого она объявила наследником отца, даже в Хольмгарде знали мало: за всю жизнь он побывал там лишь один раз. Волховская русь считала себя оскорбленной его пренебрежением, и если бы не уважение к Сванхейд, пожалуй, и сам Хольмгард не признал бы Ингвара конунга.
Помогая королеве, своей тетке Арнэйд на пиру, Хельга с любопытством прислушивалась к этим разговорам. Ее трогало все, что касалось Сванхейд, и невольно она ловила упоминания о Логи. Ведь если бы Ингвар навсегда остался в Кёнугарде,
Три дня шли пиры и разговоры. Приезжали мерянские старейшины-кугыжи; они сами были жрецами для своих богов и приносили Кугу-Юмо и Юмалан-Аве жертвы в своих священных рощах, но не отказывались посидеть за столом своего русского владыки.
На третий вечер в кудо пришла служанка и позвала Хельгу в хозяйский дом. Перейдя двор, Хельга застала там всех своих родичей-мужчин с Эйриком во главе; когда она вошла, все воззрились на нее с любопытством и ожиданием, как на неведомое диво. В глазах Арнора и Хедина отражались сомнение и даже тревога. Хельга взглянула на мать: Снефрид смотрела на нее с изумлением и недоверчивым восторгом, словно ей явилось божество.
– Поди к нам, Хельга, – приветливо кивнул ей Эйрик, занимавший место в середине кружка, близ очага. – Скажи-ка нам: ты хотела бы навестить сестру мою Сванхейд в Хольмгарде?
– Сванхейд… навестить? – Хельга широко раскрыла глаза.
– Ну да. Помнится, она говорила, что охотно примет тебя пожить к себе, если ты пожелаешь и родители тебя отпустят.
– Я… была бы не прочь… но почему?
Почему об этом вдруг заговорили почти год спустя?
– Присядь.
Худощавый белокурый Сигурд, третий сын Эйрика, вскочил с места и отошел к отцу за спину; при этом он подмигнул Хельге. Она села на его место, сложила руки на коленях и выжидательно воззрилась на дядю. Ничего подобного она не ждала. Еще прошлой зимой, вернувшись из Видимиря, она упоминала родичам о приглашении к гости к Сванхейд, но отец только нахмурился, не воспринимая это всерьез. Да и правда: ради чего молодой девушке ехать в такую даль?
«Логи!» – осенило Хельгу. Может, Эйрик решил просватать ее за юного Логи? Сильно забилось сердце, и Хельга коснулась ожерелья. Теперь оно состояло из шести «ведьминых камней», и почетное место в середине занимала заморская фируза, блестевшая, как голубой глаз какого-то бога. Говорят, фируза приносит счастье в любви и возвышение – благодаря ей она станет невесткой конунга? О Фрейя! От волнения закружилась голова.
– Ты ведь слышала, Регинмод и его люди говорят, что умерла старшая дочь Сванхейд? – начал Эйрик. – Та, что вышла за Хельги-младшего, лет десять была королевой в Кёнугарде, а потом ее с мужем выгнал оттуда ее собственный брат, то есть Ингвар?
– Да, это Мальфрид.
– Анунду пришла мысль. – Эйрик посмотрел на своего старшего сына. – Когда Сванхейд узнает, что ее старшая дочь умерла…
– И что в живых у нее осталась всего одна дочь, и та живет где-то очень далеко… – подхватил сам Анунд, такой же рослый и плотный, как отец. Рыжие волосы у него были темнее, цвета верескового меда.
– Она будет особенно рада заполучить девушку, которая ей нравится, – закончил Эйрик.
– Это будет ей хоть каким-то утешением, – вздохнула Арнэйд. – Она же, бедняжка, родила десять или одиннадцать детей, а теперь живы только Ингвар, два его брата и та девушка, что живет в Пскове.
У Арнэйд было три дочери, и она хорошо понимала чувства другой женщины, у которой из трех дочерей в живых осталась лишь одна, и та в разлуке с нею.
– И ты хочешь, чтобы я поехала в Хольмгард… утешить ее? – Хельга недоверчиво посмотрела на Эйрика.
Она знала, что дядя ее, при его воинственном и гордом нраве, в целом довольно добродушен, с близкими приветлив, с гостями щедр, но никак не думала, что он ради одного милосердия захочет отослать племянницу в далекий Хольмгард, особенно когда между семьями нет согласия. Оттого так хмуры отец и братья, так взволнована мать.